Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Медведев взял ее у него из рук, поставил на траву, снял салфетку. В корзине стояла небольшая кастрюля котлет, кусок сала, хлеб и литровая бутылка водки. Юровский протянул руку, взял бутылку и, заглянув в корзину, спросил:

– А где кружка?

– Вот черт, – выругался Войков. – Кружку я забыл.

– У меня есть, – сказал Люханов. Нырнув в кабину автомобиля, он достал кружку и протянул Юровскому.

Тот налил в кружку водки, обвел всех взглядом и спросил:

– Кому?

Никто не ответил. Юровский опрокинул водку в рот, передал бутылку Ермакову, достал из кармана нож, которым ночью отрезал палец Императрице, и начал резать им хлеб. Медведев с Ермаковым почувствовали, что проголодались. Они жадно пили водку и ели котлеты. Войков смотрел на их набитые рты, на Юровского, глаза которого от порохового дыма и бессонной ночи казались налившимися кровью, и думал о том, что сегодня Юровский является главным героем Екатеринбурга. В городе, да и во всей России еще никто не осознал значения того, что он совершил нынешней ночью. Юровский навсегда вписал свое имя золотыми буквами в историю человечества точно так же, как это сделал когда-то Понтий Пилат, пославший на плаху Иисуса Христа. Но ведь и он, Войков, тоже причастен к этой истории. Подумав об этом, он суетливо потер руки и сказал:

– Вы тут оставайтесь. Вам все равно надо караулить шахту. А я поеду в город. Проверю, что там с кислотой и заодно привезу керосин.

– Сколько у тебя кислоты? – спросил Юровский.

– Двенадцать пудов. Хватит на всех. – Войков засмеялся мелким, нервическим смешком.

– Езжай, думаю, что хватит, – ответил Юровский.

Войков уехал. Юровский допил водку, закусил салом и лег отдыхать в тени машины. Солнце уже поднялось высоко в небо, и в лесу становилось жарко. Он почти заснул, когда до него донеслось странное гудение. Казалось, что где-то рядом вьется рой пчел. Юровский встал и тут же замахал руками. Машину облепили полчища жирных, зеленых мух. Ему даже показалось, что он видит, как они своими маленькими, жесткими язычками слизывают кровь с сукна, на которое укладывали трупы.

– Отгони машину подальше, – сказал он Люханову, – здесь мухи не дадут покоя. А вечером у речки или пруда вымой ее хорошенько. Сукно можешь забрать себе, только отмочи его сначала. Вода кровь смоет.

Юровский снова лег, но уснуть больше не смог. Почему-то вспомнилось, как добивал прикладом Цесаревича. «Надо же, каким живучим оказался, – с удивлением думал Юровский. – Всю жизнь болел гемофилией, высох весь, посинел хуже ощипанного воробья, а убить никак не удавалось. А Анастасия? Сколько в нее стреляли, а получилось, что ни разу толком не попали».

На лесной дороге, ведущей из Екатеринбурга, послышался шум, и вскоре около поляны остановилась пролетка и две подводы. В пролетке сидел Голощекин, в обеих подводах человек десять чекистов. Юровский встал, пиная сапогами траву, нехотя пошел навстречу.

– Молодец, – сказал Голощекин, сначала пожав руку, а затем обняв за плечо Юровского. – Я уже разговаривал с Войковым, он мне все рассказал. Я тебе привез бензин, который оказался в гараже. За керосином надо идти в лавку, а это – лишние свидетели. – Голощекин кивнул на подводы. Только сейчас Юровский заметил, что в них стояли бидоны с бензином. – Двести литров хватит?

– Не знаю, – ответил Юровский. – Сжигать людей мне еще не приходилось.

– У меня в пролетке топор. Специально в мясную лавку заезжал. Их надо рубить на куски и потом сжигать. Так быстрее сгорят.

– А что с кислотой? – спросил Юровский.

– Кислоту привезут к вечеру. У Войкова горшков под нее не хватает.

– Мне что, здесь до вечера сидеть? – недовольно спросил Юровский.

– Пока не сожжешь, не закопаешь останки, будешь сидеть. Этих я оставляю у тебя, – Голощекин кивнул в сторону чекистов. – Надо выставить кругом охрану, чтобы ни одна живая душа сюда не проникла.

– Кто-нибудь из этих все равно разболтает, – сказал Юровский.

– Не разболтают. Не будет такой возможности, – Голощекин усмехнулся, в его глазах мелькнули волчьи огоньки.

– Но от них ты меня избавь, – сказал Юровский. – Мне хватит того, что было ночью.

– Избавлю. Ты свое уже сделал.

Сидеть в лесу Юровскому пришлось всю ночь. Войков приехал только на следующее утро, на двух подводах привез двенадцать огромных глиняных кувшинов, в каждом из которых было по пуду серной кислоты. Юровский отдал команду доставать из шахты тела. В шахту послали одного из чекистов – молодого круглолицего парня с буйной светло-русой шевелюрой. Шахта оказалась неглубокой. Он спустился туда на веревке и почти тут же крикнул: «Тяни!»

Первой за ногу вытащили Демидову. Глядя на нее, Юровский передернулся. Демидова словно преследовала его. Снимая с убитых драгоценности в расстрельной комнате, он принял ее за Императрицу, здесь из кузова машины Демидову тоже стащили первой.

– Отнесите ее и положите с краю поляны, – приказал Юровский.

Чекисты положили тело Демидовой около куста можжевельника. Затем по одному сюда же стали укладывать других. Юровский удивился тому, что ни на одном из трупов не было даже следов крови. Затопившая шахту вода смыла ее, и теперь можно было разглядеть лицо каждого убитого.

На шее Анастасии была сквозная, рваная рана, нанесенная граненым штыком. Но ее лицо, если не считать неестественной белизны, выглядело как живое. Страшно было смотреть на Алексея. Его голова оказалась сплющенной и раздробленной. Юровский бил прикладом изо всей силы, а винтовка была очень тяжелой.

– Раздевайте их всех донага, – приказал Юровский, – и начнем ликвидацию.

Чекисты, кто с брезгливостью, кто с нехорошей ухмылкой начали раздевать женщин. Когда потянули разорванный штыком лифчик Анастасии, из него посыпались мелкие, блестящие камушки. Юровский тут же кинулся к убитой и, подняв руку, крикнул:

– Стой!

Он поднял один камушек, внимательно рассмотрел его. Это был бриллиант. Юровский прощупал пальцами лифчик и обнаружил, что в нем зашито немало бриллиантов. Сняв картуз, он положил его на землю и, разорвав лифчик, ссыпал в него драгоценные камни. Бриллианты оказались и в корсетах царевен. «Сколько же их будет? – дрожа от возбуждения, подумал Юровский. – Полпуда, никак не меньше. Я теперь самый богатый человек». Он поставил картуз в корзину, в которой Войков привозил еду, и накрыл его той же салфеткой, которой накрывали хлеб и котлеты. Затем взял топор и начал рубить на куски Цесаревича Алексея. Чекисты раскладывали эти куски на собранные в кучу сухие сучья, которые натаскали из леса. Войков вылил на куски целый кувшин серной кислоты. Человеческая плоть задымила и сразу стала черной. Через полтора часа он облил останки бензином и поджег. По поляне сразу потянуло нехорошим запахом горелого мяса.