Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

– Я не говорил, что Аллах бык, – упрямо повторил он. И на всякий случай сжал кулаки и наклонил голову пониже. Я сказал, что Бог – бык.

Абзал бросил вопросительный взгляд на квадратного. Тот с сожалением кивнул.

Повисла пауза. Квадратный Тима молчал, потупив глаза. Абзал посмотрел на него с презрением. Перевел взгляд на Яса и сказал:

– Может, он храбрее тебя и меня. – Развернулся и пошел на свое место.

Яс сидел, уставившись молча в парту перед собой. Что-то произошло сейчас, чему он не мог найти объяснения. С чего это Абзал вдруг так резко его зауважал? Странно. Весь урок он прокручивал этот эпизод в своей голове, а потом, когда прозвенел звонок и все ринулись к двери, встал и молча попросил прощения. У кого? Он не знал, не хотел разбираться. Просто в глубине души сказал очень тихо: «ладно, я прошу прощения». И тоже поспешил на перемену.

Вот такие люди учились теперь с ним в одном классе. Остальная масса была, к счастью, менее колоритной, но все же адаптироваться к такому коллективу им с Андрюшкой Ветровым после рафинированной 55-й было непросто. Без гримасы брезгливости в новую школу они с Андрюшкой стали ходить только с наступлением весны, четырнадцатой в его жизни и уже пятнадцатой в жизни Андрюшки, у которого совсем недавно, 27 февраля был день рождения. А сегодня вокруг уже вовсю звенел конец марта, когда Яс с Андрюшкой только что вышли от Светки Мерзляковой.

Весна уже заявляла о себе повсюду: снег почти везде полностью растаял, и свежая яркая трава, вылезшая на площадках между домов, наконец, давала возможность глазам напитаться волшебным, словно из Изумрудного города Гудвина, светом. Урючина на углу перед школой, которая распускалась всегда на пару дней быстрее остальных своих сестер, тоже уже надела свой нежно-розовый, как чешская жвачка Pedro, наряд. Яс отметил, что воздух этой весной какой-то особенный, не такой, как в прошлые годы. Будоражащий. Два часа назад они с Ветровым пошли не по домам, как обычно, а за двумя Светками: Мерзляковой и Каримовой. У Мерзляковой дома в ее двухкомнатной квартире никого не было, она сама им это сказала, улыбаясь, хотя они вроде и не спрашивали, просто увязались за ними проводить. Двушка и подружки, – на ходу рифмовал Яс. Тезки Светки весело смеялись и переглядывались.

Яс с Андрюшкой, проводив их до подъезда, напросились на чай. Светки, поломавшись, не отказали. А десять минут спустя Яс, пыхтя, кувыркался с застегнутой на все пуговицы Мерзляковой на ее кровати, пытаясь поцеловать упругие, наполненные темно-вишневым соком, немного потрескавшиеся, но от этого только еще более как будто доступные губы, и одновременно расстегнуть пуговицу на воротнике школьного платья. Хрупкая, но неожиданно сильная Мерзлякова не давала сделать ни того, ни другого, но при этом Яса с кровати не прогоняла. За закрытой дверью было слышно, как то же самое на диване в зале делал со второй Светкой Андрей. Никем не писанные, но тем не менее, всеми понимаемые правила были простые: 1) – запрещалось опускать руки ниже талии, 2) – класть их непосредственно на грудь даже через платье, 3) – целовать в губы и снимать любой элемент одежды. Любые остальные маневры хоть и встречали притворное сопротивление, но входили в перечень условно разрешенных. Ну и ладно. «Так и не дала поцеловать себя в губы, сволочь», – беззлобно подумал Яс, спустя два часа подходя к углу с распустившейся урючиной со своим закадычным другом. Воздух тут уже вовсю пах розовым сладким медом и вибрировал от жужжания многочисленных пчел.

– А у тебя как прошло? – спросил он Андрюшку

– Тот улыбнулся и молча махнул рукой. Хороший ответ. Лучше Яс займется Федотовой с завтрашнего дня, она хоть и страшнее Светки. Зато, стопудово, даст и в губы поцеловать, и лифчик расстегнуть, Яс был в этом уверен. Восьмой класс уже заканчивается, а он еще голую женскую сиську ни разу в руках не держал.

Школьная программа тоже, наконец, решила раскрыть анатомические и физиологические различия полов. Главы учебника биологии, описывающие строение половых органов мужчины и женщины были заучены наизусть уже давно, жаль только, что предназначались для самостоятельного изучения. Лицо Яса расплылось в невольной улыбке, когда он представил, скажем, ту же Мерзлякову у доски, показывающую на плакате строение матки. И лес рук пацанов с вопросами. Уж Яс бы ее спросил про роль малых половых губ и клитора!

– Яс, а нас в следующем году в другой класс, – сказал Андрей.

– Откуда знаешь?

– От мамы, ей Мубараковна сказала. Я тебе с утра еще хотел сказать. Они всех лучших учеников собирают в математический. Типа спецкласс такой. И нас с тобой туда записали.

– Так я же в математике полный ноль? Да и ты тоже не Архимед? – спросил Яс.

– Ну вот. Мубараковна хочет всех лучших собрать в математический. Да какая разница? Главное, из этого болота уйдем, и буква «А» наша вернется.

– Эт точно. Только за одну эту букву перейти можно!

– Это не все, подожди. Мама сказала, что после экзаменов мы, одни пацаны, без девчонок, поедем в военный лагерь. Все восьмые классы. «Юнармеец» называется.

– Что еще за «Юнармеец»?

В «Юнармеец» отправляли всю мужскую половину выпускников восьмых классов: никого не волнует, хочешь ты или нет. Спустя годы, когда уже и «Юнармейцы», и сам СССР давно канули в лету, Яс до винтика разберет нехитрое, но надежное, как АК-47 устройство советского детско-юношеского патриотического милитаризма. И даже в какой-то степени проникнется уважением к его конструкторам. Сначала ты ходишь строем не с кем тебе хочется, а с кем поставит воспитатель (и при этом обязательно «мальчик-девочка») в детском саду. Потом делаешь то же самое под звонкую речевку октябренком в начальных классах, вместе с вождем всех времен и народов, добрым дедушкой Лениным.

«Это чьи идут ребята?

Удалые октябрята?

Сильные, смелые!

Ловкие, умелые!

Звездочка из кумача,

Мы внучата Ильича!»

В пионерском возрасте в строю к речевке и Ленину добавлялся ритмичный бой барабана, хриплый горн и игра «Зарница». Тогда же их, в еще совсем в нежном по меркам воинского призыва возрасте, отправляли в военкомат, на так называемую «приписку». Там настоящие врачи на настоящем медосмотре предварительно определяли, насколько твое, пусть пока еще слишком маленькое, чтобы быть пушечным мясом, тело в перспективе будет готово будет к защите Родины. Чтобы в момент призыва, если ты вдруг переродишься в несознательного отброса советского общества и у тебя появится желание «откосить», сделать тебе это было бы очень сложно – все давно запротоколировано.

Готовила ли их система быть бессловесным пушечным мясом? Так до конца Яс не определился с этим. На первый и поверхностный взгляд из них отнюдь не готовили зомби, скорее эффективных завоевателей остального «неправильного» мира. Правда, на личность каждого отдельного завоевателя системе было в сущности наплевать – достаточно было вспомнить самый первый из законов пионера, «пионер предан Родине, партии, коммунизму». Преданность не подразумевает сомнений. Из преданности пионера затем вытекала преданность комсомольца в виде плаката-производной «Партия сказала – комсомол ответил: есть!». Причем, не комсомолец даже, а – комсомол, коллективное обезличенное. Комсомол ответил «есть» партии, пионеры ответили «есть» комсомолу, октябрята ответили «есть» пионерам. Думать не нужно. И вот апогей бездумного подчинения, уже армейское: приказ командира – закон для подчиненных. Последним звеном в этой школьной цепочке воспитания беспрекословного исполнителя приказов и был как раз военно-патриотический лагерь «Юнармеец».