Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Второй парой в их группе были Руслан Маратбаев и Леха Каширин. Эти пришли не из параллельного класса, а из другой школы с очень сильным районовским наследием и поэтому первые несколько дней смотрели на всю мужскую половину класса немного приподняв вверх подбородок и чуть выпятив нижнюю челюсть. Это их выражение лиц Ракович впоследствии назовет «Че, бля?». Рус и Леха были тоже антиподами, как Женька и Семен, но не по интересам, а по внешности. Маратбаев был чуть коренастым, но при этом довольно миловидным на лицо казахом (видимо, сказывалось влияние татарских генов его мамы), форма и выражение которого было немного похоже на каменную скульптуру с острова Пасхи. Нос, форма губ и, конечно, не такая массивная, но тяжеловатая нижняя челюсть. Короче, оживи островные статуи и превратись в обычных людей, Рус был бы самым симпатичным среди них. А если к брутальным и одновременно мягким чертам лица и смелости характера добавить умение петь и играть на гитаре, то вы поймете, почему по нему с каждым днем вздыхало все больше и больше девушек в новой школе, несмотря на его не очень высокий рост.

Леха Каширин же, напротив, был сложен, как славянский Аполлон с комсомольского плаката. Переросший к пятнадцати уже на две головы обоих своих среднестатистических родителей, он добавил еще несколько сантиметров к своим природным данным благодаря занятиям водным поло. Помимо высокого роста, оно дало его скелету еще и эти самые античные пропорции. Голова у Лехи тоже была почти что древнеримская, с короткой стрижкой, глубоко посаженными большими серыми глазами и волевым подбородком, в центре которого сияла хорошо выраженная ямочка, как у исполнителя песни «Мадонна» Александра Серова. Однако, у Лехи была проблема, не позволяющая будущему младшему лейтенанту погранвойск стать номер один у женской половины их школы. У него почти напрочь отсутствовало воображение.

Седьмым в их новой компании стал, наверное, самый неоднозначный по своим качествам, но от этого и самый колоритный Владислав Черноволов. Владик тоже только что забросил занятия спортом, а занимался он до этого легкой атлетикой, но, в отличие от долговязого Яса, которому больше благоволили стайерские дистанции, Влад был создан для спринта. Среднего роста, с выраженной мускулатурой, мощными ногами и широкой грудной клеткой, в мире собак он был бы, наверное, немецким боксером. На первом же уроке физкультуры Влад показал, кто хозяин на спортивной площадке. Играли в баскетбол, в который Яс думал, что играет неплохо – до того момента, пока мяч не оказался у Черноволова. Яс уже знал слово «дриблинг», а тут увидел его не по телевизору, а вживую. Но, к сожалению, спорт и жизненная смекалка были чуть ли не единственными достоинствами Влада. Во всех, так скажем, культурно-творческих аспектах за Черноволова было весело перед своими и немного стыдно перед чужими, но, повторимся, немного – стыд этот не был сильным, о нет. Продолжая аналогию с певцами, за Черноволова было стыдно примерно так же, как за сценический наряд исполнителя другой модной в тот год песни «Яблоки на снегу» Михаила Муромова.

Мало кто вспомнит сегодня его легендарный выход с этой песней на сцену всесоюзного фестиваля-конкурса «Песня-88». Муромов выплыл тогда в расстегнутой на четыре пуговицы серой рубашке с широкими рукавами, с надетой на нее черной кожаной жилеткой, расстегнутой в свою очередь уже почти до пояса и массивной золотой цепью с огромным крестом на волосатой груди. Завершал образ длинный, до бедер, исполненный из тонкого мохера красный шарф, наброшенный на шею поверх этого всего великолепия.

У Влада Черноволова на линейке между расстегнутой на одну треть рубашкой болталось большое красное сердце из плексигласа на толстой стальной цепи. «Владислав Черноволов, Советский Союз!», – торжественно, подражая интонациям дикторов ЦТ, объявляла потом всякий раз старшая сестра Андрюшки Ольга, когда он пересекал их двор, по пути в гастроном. И сразу же все втроем закатывались громким смехом на всю квартиру. Хотя, нет, все же была, была у Черноволова одна супер-способность: он почему-то всегда знал, в каком месте и в какое время их компания соберется, даже, если специально его не звали. Это было настолько мистическое умение в те времена, когда мобильных телефонов не существовало и в помине, что все очень быстро смирились с владельцем красного пластмассового сердца на груди и приняли его в, как бы сказали сегодня, постоянные резиденты их клуба. У клуба, правда, не было ни адреса, ни стен, ни окон, но кому это все нужно в пятнадцать лет, когда лавочка в сквере или на школьной площадке легко заменяет самый шикарный дворец?

Ах да, потом еще появился восьмой – Женька Ковешников. Он не был учеником их класса. Он только что закончил школу, но никуда не поступил и пришел к своему бывшему, а их теперешнему любимому химику, Станислав Геннадьевичу Долгих, в помощники. Долгих брил голову налысо, был еще по совместительству бодибилдер, горный турист и кумир всех старшеклассников и старшеклассниц. А Женя Ковешников стал у него лаборантом в кабинете химии. Плотный блондин, с большой родинкой над губой и бледно-голубыми глазами, он тоже был тоже ноябрьский, как и Яс, но на два года и два дня его старше – Джону уже было семнадцать. Станислав Геннадьевич был атлет, и он был всегда очень вежлив и серьезен, в отличие от физика, Бориса Геннадьевича Годунова, голова которого была похожа на луковицу, как у Чиполино и который постоянно улыбался, как девочка из анекдота про стройку и каску. Годунова, в отличие от Долгих, они всем классом потом невзлюбили (и оказалось, не зря), хотя он так старался им понравится с первого же урока. В общем, знаменитая фраза из фильма Люка Бессона «Малавита» «If it’s good enough for you, it’s Godunov for me», до которой было еще ровно четверть века, в случае с их Годуновым полностью не сработала.

Еще была Танька Николаева. Но кажется, мы слишком уже увлеклись описаниями новых героев и их характеров. Обо всех этих новых персонажах лучше всего расскажет личный дневник Яса, который он как раз начал вести в том году.

Конец первой Части

15.09.1988 Алма-Ата

Не знаю, откуда возникло желание вести дневник. Возможно, из-за того, что в нашем новом классе теперь ценится острый ум, а не набитые костяшки на кулаках, как в прошлом году? А может, чтобы читать его в старости своим внукам и прочим потомкам. Потомки, вас интересует, почему я решил вести дневник? Отвечу вам честно – не знаю. Если бы вы только видели, какую я купил для этих целей огромную амбарную книгу, чтобы гарантированно не иметь проблем с пространством! Интересно, в дневнике можно материться? Девочкам, наверное, нет, в этих своих розовых альбомах, а у нас тут все по-пацански же? Ладно. Будем соблюдать чистоту русского языка, правила орфографии и пунктуации. Вдруг, детям придется читать? Или даже внукам а, того хуже, внучкам? И потом внучка, такая: