Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Машин на улице Ауэзова практически не было. Друзья, не ускоряя шага, перешли ее, обогнули сверху школьный двор и оказались у забора стройки. Проникнуть внутрь новоиспеченным индейцам тоже не составило никакого труда: проход на строительный объект со стороны школьного двора был перегорожен несколькими полосками толстого кабеля, натянутого поперек металлических стоек. И никакой охраны. Автомобили со стройматериалами заезжали с другой стороны, там и была проходная. На строительной площадке вся троица заметно оживилась, глаза заблестели, темп движений ускорился. И неудивительно. Перефразируя классика, какой же мальчик не любит стройку вокруг?

Путь к заветным пластмассовым трубкам лежал через довольно большую лужу, разлившуюся на поверхности, равной примерно половине волейбольной площадки.

– И не высохла на такой жаре, надо же. – Сказал Яс

– Да тут трубу прорвало, – ответил Пашка.

Но разве какая-то лужа может быть препятствием доблестным охотникам за трубками? Через всю ее длину на другую сторону проходил широкий бетонный желоб, в который как раз и укладывали все эти трубы и кабели. На дне желоба уже что-то лежало, обильно обмотанное намокшей стекловатой, так что по дну желоба идти было не только неудобно, а и опасно.

– Пацаны, по низу идти стремно, видите стекловату? Идите по стенке, – на правах бывалого, предупредил их Пашка, наступив на одну из двух стенок желоба. Стенка была довольно тонкой, но Пашка, ловко балансируя расставленными в стороны руками, проворно пошел по левому ребру. Ничего сложного.

Яс тоже было встал на левый край, но поняв, что может не справиться, поставил свою правую ногу на другую стенку желоба. Теперь обе его ноги надежно стояли на двух бетонных гранях, правда идти так было неудобно, а скорость получалось и вовсе ничтожной. Не сравнить, конечно, с той легкостью, с которой перебежал лужу Паштет. Ну и пусть. Лучше выглядеть, как корова на льду, чем свалиться в грязную воду и получить потом от мамы. Медленно, но верно Яс таким макаром добрался до середины пути. А ведь в луже-то кипяток, понял он вдруг. Из-за жары в летнем воздухе пара не было видно вообще, но тяжелое влажное пекло, идущее от лужи на ее середине, не оставляло никаких в этом сомнений. Да уж. Тогда точно лучше враскоряку. Зато не сваришься в кипятке.

Пашка, между тем, уже ждал их на другой стороне – по одной грани он преодолел лужу в несколько секунд. Яс оглянулся назад: Вовка уже тоже начал переход. И тоже, как Пашка, решил идти по одному краю. А Яс еще дразнил его лохом. Пойти тоже по одной стороне, что ли? Но внезапно возникший в глубине души тягучий страх намертво приковал обе его ноги к бетону и не позволил даже на миллиметр сойти с надежной двухколейной системы передвижения. Яс продолжал свой медленный путь навозного жука. А Вовка молодец, что не торопится, пока он тут ползет, как черепаха, подумалось вдруг ему. А мог бы сейчас ему в спину каждую секунду предлагать поторопиться! И кто? Салага. Очкарик, который вместо ларЕц говорит лАрец.

В этот момент за его спиной раздался сдавленный вскрик, а через секунду – негромкий, но очень отчетливый всплеск. Яс обернулся и увидел, что Вовка – мамочка! – ушел в кипяток лужи аж по шею! А потом реальная жизнь вдруг стала напоминать кино на замедленной скорости. Лужа оказалась вовсе не лужей, а огромной ямой, а еще точнее, глубоким котлованом. Горячая вода сначала заполнила весь котлован до краев, а потом разлилась по поверхности так, что его даже и видно не стало. Время впервые в жизни Яса было сжато настолько, что каждая секунда разматывалась в этом рапиде, как гол в футболе на повторе.

Яс не помнил, как оказался рядом с Вовчиком, как стал тянуть ему руку, присев на корточки. Он помнил только, что Вовка был метрах в полутора от желоба, что длины руки Яса не хватало, что уже суетившийся рядом Пашка протянул Вовчику ту самую злосчастную трубку, ради которой они и пошли на стройку. Выпученными глазами Яс смотрел, как Вовка сделал мах руками вниз, стараясь удержаться на поверхности кипятка, как следующим движением левой руки, которая была ближе к трубке, он попытался схватить ее – и, ура, схватил! Но тщетно. Ошпаренная рука не могла удержаться за скользкую пластмассу, и в следующее мгновение Вовкина голова ушла под воду. Яс забыл, как дышать. Мир, как тогда, на балконе четвертого этажа, сузился у него в маленькое пятно. Центром пятна было место на водной поверхности, где еще секунду назад была Володькина голова. Тягучее, как расплавленное стекло время, теперь полностью застыло. И медленно-медленно потекло снова, когда Вовкина голова появилась на поверхности. Что у него теперь было за лицо!

Глаз за запотевшими от температуры стекол не было видно. Вовкина румяная веснушчатая кожа стала теперь однотонной, серо-белой, как грязный бинт. На губах, щеках, лбу и носу того, кто еще недавно был Вовчиком, возникли мелкие, тоже грязно-белые струпья. Ничего ужаснее Яс в своей жизни не видел. В буквальном смысле не дыша, впившись глазами в лицо своего друга, Яс неподвижно стоял с протянутой к нему рукой, и все вокруг него снова застыло. Яс откуда-то понял, что Володька все. И увидел, что Володька тоже это понял. Словно прощаясь с ними, он еще раз слабо, как-то ватно махнул в кипятке руками, уже тоже посеревшими и покрытыми мелкими струпьями, а потом голова его скрылась в толще мутного кипятка и уже больше не появлялась. Секунду, вторую, третью. Десятую. Неизвестно какую. Яс очнулся от Пашкиного истошного крика. И тоже надсадно закричал, размазывая по лицу грязь и слезы, и, наверное, сопли. Прикосновений рук к своему лицу Яс не чувствовал.

Как они бежали домой, звали родителей, своих и Вовкиных, как мама его несла на руках домой и давала какие-то маленькие желтые таблетки, Яс запомнил уже нечетко, как будто смазанными, размытыми водой рисунками акварели, хоть и из того же самого фильма. Два дня он не выходил из квартиры на улицу.

– Сегодня Володю будут хоронить, сынок, – на третий день сказала мама. – Если тебе тяжело, не ходи.

Он пошел, хоть ему и не хотелось. Не пойти – это было предательством, что ли… Хотя, Вовке, наверное, уже было все равно. Но не идти нельзя, засело Ясу в голову. Вовку хоронили в обед, день был очень солнечный и не жаркий. Они с Пашкой стояли рядом и молчали. Пока ждали выноса, какой-нибудь взрослый то и дело подходил к ним и задавал какие-то вопросы. Пашка на первый вопрос пожал плечами молча, так потом и пошло у них с ответами. Они даже не вникали в их смысл. Когда вынесли гроб, лица Вовчика им не было видно, так как стояли они довольно далеко, все заслоняли фигуры взрослых. Заиграла очень торжественная и печальная музыка, но Яс не заплакал – слишком толстый был сегодня кокон. Они видели только, как мать Вовки, высокая, статная, еще вчера жгучая брюнетка, а ныне полностью седая женщина, никого не видя вокруг, огромной птицей билась над лежащим в гробу единственным своим сыном. Яс с Пашкой, глядя в землю, пожали друг другу руки, сказали «пока». Они не стали дожидаться окончания похорон и разошлись по домам.