Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Яс даже немного обжег язык и небо, поторопившись с первой вилкой этой самой вкусной баранины. Но не нога занимала верхнюю ступеньку его пьедестала, а то, что сейчас находилось у Ираиды Африкановны в холодильнике. Увы, до появления на столе этого блюда нужно было дождаться вечера. После бараньей ноги дети, как правило, отправлялись гулять, хотя никто на этом особо не настаивал, а взрослые садились играть в карты. Играли, как правило, в игру со странным названием «храп». В этот раз Яс попросился посидеть немного со взрослыми, чтобы понять правила – и это было ему легко позволено.

– Мы щас на речке костер делать будем, пошли с нами, – сказал сын Фертова Аркаша, который был на два года старше Яса.

– Аркаша, я скоро приду, честно. Хочу посмотреть на игру чуть-чуть, – немного смущаясь своего отказа ответил Яс.

– Ну, сам думай. Сашка, пошли. Мы на турниках будем, как обычно, – сказал на это Аркаша, и они быстро исчезли с летней веранды.

Из-за жары играли и ужинали сегодня на веранде, которая размерами своими была не меньше зала. На веранде тоже был довольно большой стол, только прямоугольный и намного проще, чем его овальный аристократ. Начинало вечереть, солнце уже касалось диском верхушек яблонь за окном, так что невидимые фламинго понемногу мазали небо своими розово-оранжевыми крыльями. На веранде воздух был еще смесью разогретой за день древесины, остатков уличной духоты и начинающейся вечерней прохлады, но через какой-нибудь час, с заходом солнца, прохлада и вечерняя свежесть горного разнотравья Алатау одержат полную победу над духотой, и тут станет совсем сказочно. На столе между тем появились нехитрые закуски – сыр, копчености и фрукты, а также выпивка: бутылка дефицитного по тем временам «Казахстанского» коньяка для мужчин, и бутылка белого сухого «Семиреченского» для женщин. Играли: Фертов с супругой Мариной, тетя Ляля и дядя Саша Морозовы, мама и дядя Женя. Сашка Морозов или Сан Саныч, которого Аркаша взял с собой на речку, был как раз сыном тети Ляли и дяди Саши.

Яс стал ходить от мамы к дяде Жене, заглядывая за спиной в их карты и довольно скоро разобрался в нехитрых правилах «храпа». И искренне стал «болеть» за своих. Играли на деньги, с такими небольшими ставками, что и выиграть, и проиграть сколько-нибудь значительную сумму было практически невозможно, но душа Яса всякий раз взмывала высоко вверх, когда мама или Зазубин объявляли «храп» и брали свои взятки, и страшно огорчалась, когда это делали другие игроки. А если, не дай бог, его маму или отчима «садили» с недобором взятки, горю Яса не было предела. Он совсем позабыл о своем обещании присоединиться к детям на речке и вспомнил только тогда, когда они, шумные и раскрасневшиеся, появились опять на веранде. Аркаша назвал Яса дураком, за то, что он пропустил костер и сразу же получил от своего отца сильного леща по голове. «Я бы быстро ругаться разучился», – подумал Яс, глядя, как на лбу у провинившегося сына расползается нежное розовое пятно. Между тем, взрослые закончили игру – пришла пора пить чай. Их семья проиграла три рубля, а выиграл, как обычно, Фертов. В этот раз целых семь рублей! «Это же 35 пломбиров», быстро подсчитал Яс. Неплохо, неплохо. И в этот момент Ираида Африкановна торжественно внесла свой фирменный торт «Графские развалины», самое вкусное из всего, что Яс ел в своей жизни.

Это сейчас частные кондитерские испекут тебе любое самое изысканное лакомство за день. В СССР государственные кулинарии выдавали на-гора только типовые (как и все остальное, чему тут удивляться?) бисквиты, обильно смазанные противным жирным кремом и украшенные еще более жирными цветочками, которые Яс ненавидел всей душой. Как разительно они отличались от нежного, желтого как цыплячий пух заварного крема Ираиды Африкановны! Крем щедро застыл на крупных, цвета топленого молока невесомых безешках, которые Ираида Африкановна готовила тоже исключительно из домашних яиц. И сверху посыпано это чудо было толчеными грецкими орехами. Гости цокали языками все время, пока хозяйка резала его на порции в центре стола. В этот момент рот Яса уже был переполнен слюной и вот, наконец, счастливый миг! Ему протягивают тарелку с куском хрустящего и одновременно растекающегося по языку и небу рая. Именно так кормят в раю, привычно подумал Яс и тут же сам себя одернул – хватит с него всех этих Волшебников. Вот где рай – на Винодельческой, этим теплым звездным августовским вечером, и про другой нечего самому себе лапшу на уши вешать. Правы были воспитатели в детском саду и учителя в школе. Иначе Вовка был бы сейчас жив. Но думать о грустном, когда перед тобой тарелка с твоим любимым лакомством было глупо. И Яс с удовольствием целиком отдался поеданию главного шедевра кулинарного искусства.

Единственным неудобством в этих поездках на Винодельческую было то, что ехать приходилось туда очень долго, с тремя пересадками. Но зато, когда они засиживались там допоздна, как же чудесно было оставаться с ночевой в этом большом, живом в каждом своем поскрипывании и постукивании доме! Ясу стелили на самом верху, в мансарде на третьем этаже, и перед сном он долго смотрел в окно, выходящее на юг. Отсюда его любимые горы были видны особенно отчетливо, в тех деталях, которые были скрыты от взора в квартире на Виноградова. А сегодня горы переливались сине-серебряным светом – ночь была звездная и лунная. Где-то недалеко прогукала сова. Яс забрался в кровать и через минуту уже сопел – этот дом, наполненный сладким горным воздухом, запахами дерева, из которого был построен, сада, хозяйки, ее гостей и, конечно, «Графских развалин» был лучшим снотворным для любого человека.

Прошел почти год с того момента, когда Яс так счастливо уснул в мансарде на Винодельческой. Осень, зима и весна пролетели незаметно, на дворе был вечер конца мая, а по телевизору впервые показывали нового Генерального Секретаря ЦК КПСС Горбачева, его первую командировку в Ленинград. По случаю показа нового генсека решено было ужинать в зале. «И почему они, генсеки, в смысле, так быстро умирают?»

Яс уже устал поражаться быстрой смене первых руководителей своей страны, вследствие их смерти и поэтому довольно рассеянно следил за телевизионной картинкой. Брежнев умер, когда Яс учился во втором классе, Андропов – когда в четвертом, Черненко – когда в пятом. «Ну этот-то хоть бы подольше продержался, вроде молодой совсем», – думал Яс, поедая любимый лагман перед телевизором вместе с мамой и дядей Женей. Смотреть на Горбачева, как он кладет цветы на могилу солдат и ходит по какому-то заводу в окружении пожилых мужчин с постными лицами в костюмах и галстуках было совсем уныло. Мама что-то обсуждала с Зазубиным по этому поводу, но Яс уже не слушал. Как обычно, к безумно вкусному маминому лагману Зазубин на скорую руку сделал приправу из уксуса, тонко порезанных огурцов и перца, придававшую этому блюду особенный звон. Откуда он знает все эти тонкости? И Яс попросил еще добавки.