Сергей Заграевский - Архитектор его величества

Поскольку в Киеве сейчас митрополита нет, Феодор был вынужден просить благословения у самого константинопольского патриарха. Может быть, патриарх его и благословил бы, но Андрей захотел большего: поставления Феодора не в епископы, а в митрополиты, то есть учреждения в Суздальской земле митрополии, отдельной от Киева. Успех такого предприятия уже сам по себе видится сомнительным, тем паче учитывая то, что сам Феодор принял священнический сан совсем недавно и, как мне кажется, не состоит в монашестве. Я даже не уверен, что его рукоположение было законным: по его словам, оно имело место не более года назад, а в Ростове нет епископа уже года два, то есть рукоположить Феодора было некому, разве что он для этого съездил в другую епархию.

Думаю, что и Андрей, и Феодор тоже понимают сомнительность своих претензий, и тут кроется главная возможность для нашего миссионерства: я не забыл, что его величество в своем указе повелел мне заботиться о сем богоугодном деле. Я много общаюсь с Феодором, и у меня сложилось впечатление, что если патриарх не поставит его ни в митрополиты, ни хотя бы в епископы, то он обратится к нашей Святой Церкви за поддержкою. У меня нет ни полномочий, ни знаний для того, чтобы оказать ему такую поддержку, но мой долг — поведать об этом тебе, высокопреосвященному архиепископу.

Вообще говоря, беседы с Феодором доставляют мне истинное удовольствие. Это благообразный человек примерно моего возраста, и поскольку он является священником совсем недавно, то чаще всего ведет себя просто как благородный, любезный и высокообразованный мирянин. Скажу тебе честно, как своему брату во Христе, земляку и духовнику: такое поведение мне нравится больше, нежели, прости Господи, ханжеская благочинность некоторых наших «святош».

К концу января я, как и обещал князю, подготовил эскизы и макеты — и большого городского собора для Владимира, и небольшой церкви для будущего княжеского двора при впадении Нерли в Клязьму.

Место в устье Нерли, куда я впервые отправился на санях еще ранее наступления 1158 года, отличается редкой красотою и выгодностью расположения. В целом тамошний пейзаж повторяет владимирский: с одной стороны Клязьмы — крутые склоны, с другой — бескрайние равнины. Над стрелкою Клязьмы и Нерли, которые в сем месте широки и полноводны, господствует высокая гора. На ней князь и решил строить свой замок.

На докладе Андрею, в присутствии Феодора и верховного воеводы Вышаты Никифоровича, я не только представил эскизы и макеты храмов, но и высказал соображения, что место в устье Нерли более подходит для большого города, нежели для небольшого замка. Дело в том, что вынесение княжеского двора на восток, в сторону неспокойных соседей — волжских булгар, создало бы для князя угрозу быть захваченным в случае внезапного вражеского нападения. Большой же город может сопротивляться гораздо дольше. Да и невозможно построить двор так, чтобы он не оброс посадом, а в устье Нерли к северу от будущей крепости есть большая равнина, где может поместиться посад любого размера. Есть место и через овраг к западу — в сторону Владимира, и внизу у реки — для будущего торга [60] См. лист 4 Рисунков и чертежей. .

Убеленный сединами воевода Вышата меня поддержал, ибо его весьма заботит безопасность князя. И в итоге было решено строить крепость гораздо больших размеров, нежели предполагали вначале.

Я задал вопрос, доколе на Руси укрепления будут столь архаичными — дерево-земляными, и предложил сделать стены будущего города на Нерли белокаменными, ибо если туда переедет князь, то город невольно превратится в столицу княжества. И, по моему скромному разумению, дворец Андрея Георгиевича тоже должен быть каменным, а не деревянным. Такой материал более подобает княжескому достоинству и является хорошей защитою от пожаров. Хорошо бы и главные улицы и площади вымостить камнем, а не деревом.

Мое предложение заинтересовало всех, но было непонятно, хватит ли на все сии затеи строительных материалов. Я предложил Андрею Георгиевичу перейти на плинфу, которую можно изготавливать из окрестной глины, но князь отказался, причем под весьма примечательным предлогом: он не захотел сделать такой подарок константинопольскому патриарху! Оказалось, князю было ведомо, что для храмового строительства плинфа используется в Византии, а в нашей богоспасаемой Империи — преимущественно тесаный природный камень по обычаям великого Древнего Рима. По словам Андрея, ведомо сие было и его отцу Георгию Владимировичу, которому стоило больших трудов убедить тогдашнего ростовского епископа Нестора освятить храмы, построенные в «католической» белокаменной технике.

Андрей Георгиевич попросил меня проверить работу каменоломен и запасы камня, дабы спланировать строительство и на текущий год, и на несколько последующих лет.

Представленные мною макеты храмов были князем одобрены. Единственное замечание касалось количества глав на будущем владимирском соборе. Я предложил сделать одну, дабы подчеркнуть башнеобразность здания: сей сугубо русский строительный прием мне весьма нравится. Но Андрей вспомнил, что у Софийского собора, главного храма Киева, тринадцать глав, и ему хотелось бы видеть во Владимире столько же. Я уже успел познакомиться с киевским храмом по рисункам и описаниям, и осмелился возразить, что София Киевская не башнеобразна, к тому же ее срединное пространство венчают лишь пять глав, как и в Софии Новгородской. Князь сказал, что тогда пусть будет пять [61] См. лист 6 Рисунков и чертежей. .

Я задал вопрос, весьма важный для определения окончательного облика храмов: случайно ли то, что я не видел ни на одной из церквей Георгия Долгорукого каменных изваяний людей, животных и чудовищ, — только аркатуру и орнамент?

Феодор спросил меня, знаю ли я догматическую сторону украшения храмов изваяниями. Я честно признался, что она мне неведома, и такое украшение всегда было для меня чем-то самим собой разумеющимся. Тогда он все подробно описал. Оказывается, сие напрямую касается церковной догматики, причем не какого-нибудь из многочисленных апостольских постановлений, из которых, каюсь, мне ведома лишь небольшая часть, а Второй Священной заповеди — «Не сотвори себе кумира и никакого изображения…»

Про иконоборчество, имевшее место в Византии лет четыреста — пятьсот назад и прекращенное Седьмым Вселенским собором, я, разумеется, слышал, но оказывается, в иконопочитательском постановлении сего собора ничего не было сказано про изваяния: наверное, о них в пылу споров просто забыли. И получилось, что общие анафематствования всех предыдущих иконоборческих соборов, основанные на Второй Священной заповеди, для статуй так и не были отменены. Это создало догматическую неясность, дающую любой церкви возможность по своему усмотрению и разрешать, и запрещать украшение храмов изваяниями людей, животных и чудовищ. В католицизме такие украшения, действительно, являются чем-то самим собой разумеющимся, но византийская церковь их не одобряет, называя «идолами».