Анатолий Гусев - Хунхуз

Хунхуз

(из записок горного инженера Сергея Павловича Верещагина)

Знакомство

Я сошёл на разъезде Уцзими, что в 132 верстах от города Харбин. В конце весны 1906 года у компании «Китайская Восточная Железная Дорога» я взял в аренду на два года угольные копи. Сами копи находились в шести верстах от разъезда, и до них надо было ещё добраться. От разъезда шла железнодорожная ветка, но поезда по ней ходили далеко не по расписанию.

Одноэтажное административное здание в псевдо китайском стиле с загнутыми вверх краями крыши обозначали разъезд Уцзими. Больше разъезд ничего не обозначало: ни платформы, ни что-нибудь ещё не было и в помине. Хотя, если судить по отчётам о строительстве, всё должно было быть. Дорога обошлась очень дорого. Строила её частная компания, но субсидировала казна. Короче – воровали.

Для России, по плану Витте, тогдашнему министру финансов, а до этого он министр путей сообщения, это мирное завоевание Маньчжурии. Китай сейчас слаб. Россия договорилась сначала об уступке земель севернее реки Амура, а потом восточнее реки Уссури. Китай не считал эти земли своей исконной территорией, населёнными дикими племенами, поэтому уступил их без особого сожаления. Земли эти китайцы называли Внешней Маньчжурией и они только считались китайскими. Никаких попыток их освоить Китай не предпринимал. Но, уступив их России, Китай в её лице приобрёл союзника, который помог остановить экспансию Англии и Франции на южные китайские земли, что было гораздо важней для китайской империи.

Россия договорилась с Китаем о строительстве КВЖД и отчуждении земель вокруг неё в пользу России. При строительстве дороги и после окончания его Маньчжурия стала расцветать, к неудовольствию Японии, которая имела свои виды на эту территорию, что и послужило, видимо, причиной войны. Война проиграна, и о присоединении Маньчжурии, думаю, надо забыть, но земли вокруг железной дороги пока оставались за Россией. И у меня был шанс отбить аренду и поправить своё финансовое положение, несколько пошатнувшееся в ходе Русско-Японской войны.

С горем пополам я добрался до шахтёрского посёлка. Единственным приличным зданием было здание администрации, где находились и мои апартаменты – две небольшие комнатки, одна из которых считалась спальней, а вторая гостиной. Вокруг здания администрации хаотично разбросаны китайские фанзы – хижины, где жили рабочие.

Копи, по плану должны были давать по пять миллионов пудов угля в год, но пока они до этого значения не дотягивали и уголь оказался низкого качества. Это я определил, как горный инженер. Но я горел оптимизмом и с энтузиазмом взялся за работу.

Русских было очень мало, в буквальном смысле капли в необъятном море китайцев. А для общения с местным населением требовался переводчик. И он нашёлся. Его звали Чжан Юншен. Он умел не только говорить по-русски, но, даже, и писать. Как это ни удивительно для европейцев, но китайцы все владели своей грамотой, в том объёме, который был необходим им для жизни.

Говорил и писал Чжан Юншен на том дальневосточном жаргоне, на котором говорили все манзы и он абсолютно не мог выговорить букву «р», как не старался. Манзами русские называют всех, кто носит косу, неважно кто он – маньчжур или китаец. И даже наши казаки, когда общались с манзами, переходили на этот жаргон, считая, что это улучшит взаимопонимание.

Мою фамилию – Верещагин – Юншен даже не пытался произнести, а из имени-отчества – Сергей Павлович, он выбрал только имя (что такое отчество и зачем оно, он так и не понял) и звал меня на свой китайский манер – Се Ляо Гай. «Се» тут же превратилось на китайский манер в фамилию, и я стал называться Се сяньшэн (Се господин), но чаще он называл меня более просто – капитан.

Чжан Юншен оказался незаменимым помощником. Он знал здесь всех и всё и со всеми мог договориться. По опыту моей жизни на Дальнем Востоке, я заметил, что китайцы очень легко обучаются любому ремеслу и за год способны овладеть им в совершенстве.

По моей деятельности, мне надлежало бывать в Харбине достаточно регулярно. Удобный для деловой поездки поезд уходил с разъезда в два часа ночи и прибывал в Харбин утром. Можно было сделать все свои дела и вернуться назад за одни сутки. Но эти шесть вёрст контролировались хунхузами. Они очень сильно опасались нападать на русских, боялись, но всякое могло случиться. Короче, требовалось договориться с хунхузами.

Русские обыкновенно называют хунхузами всех здешних разбойников и громил, но это далеко не так. Хунхузы – это те бандиты, которые достаточно хорошо организованны в шайки или, если хотите, в отряды. В той местности, где я сейчас находился, говорили, что их в окрестных горах насчитывалось до тридцати тысяч. Насколько это точно я, конечно, не знаю.

Хунхузы занимаются любым делом, как легальным, так и не легальным. Обычно это сбор дани с местных манз, грабёж, похищение китайских персон и важных людей с целью выкупа. Русских, как я уже говорил, хунхузы не трогают, но часто уводят китайских рабочих с русских предприятий и отпускают их только за определённое вознаграждение. Описание «подвигов» хунхузов можно прочитать в любой дальневосточной газете.

Чжан Юншен взялся всё устроить наилучшим образом. Он куда-то исчез и появился через некоторое время весьма довольный.

– Се сяньшэн, – сказал он, – моя хунхуз ходи, моя всё скажи, моя всё делай. Твоя собилай шесть часов. Пловодник и лошади наша жди есть.

Он назвал цену, цена меня устроила. Где-то в половине шестого вечера к нам явился высокий китаец. Рожа у него была действительно бандитская, хотя, возможно, мне так просто показалось. Он сообщил, что лошади готовы и ждут нас в овраге, сюда они их не приведут, что бы не было лишних досужих разговоров.

На дне оврага нас действительно ждали четыре лошади. Их держал в поводу молодой хунхуз. Первый хунхуз надел на себя две ленты с патронами, взял винтовку, стоявшую у ствола дерева, вскинул её за плечи, вскочил в седло, и мы тронулись вперёд.

Еле заметной пологой тропинкой мы поднялись из оврага, тропинка шла сначала по-над оврагом, затем углубилась в таинственный маньчжурский лес. С двух сторон нас окружали гигантские кедры, маньчжурский орех, с листьями похожими на пальмовые, могучие вязы и берёзы, здесь вполне можно встретить ель обвитую диким виноградом. Едва заметная тропинка вилась между стволами в девственном лесу, и мне казалось, что я попал в иллюстрации к книжке Фенимора Купера «Приключения на берегах Онтарио», только вот в благородстве моих «индейцев» я сильно сомневался.

Лес кончился, мы вышли на большую поляну, послышался гудок паровоза, впереди виднелся разъезд Уцзими. Чжан Юншен сказал: