Лариса Шкатула - Казачья доля: воля-неволя

Пока Петр служил, его мать умерла, и осталась ему в наследство хата, и кое-какая мебелишка в ней. Земли тридцать десятин, которые временно находились в ведении станичной общины, вот, пожалуй, и все, что было у казака-пластуна, героического воина, который ратными трудами больших богатств не нажил, и семьи – жены и детей не имел.

– Не на того ты, братец, напал! – сказал ему атаман, и Петр этим словам весьма удивился. Даже головой потряс, чтобы получше видеть пожилого казака, что сидел напротив за большим дубовым столом и почему-то строго с ним разговаривал.

А внешность атамана была самая, что ни на есть, казацкая. Выглядел Иван Федорович как бывалый воин, имел воинскую выправку, седые длинные усы и седой, по старой моде, оселедец. Но ни у кого не повернулся бы язык назвать его стариком. Говорили, Иван Федорович служил в Императорском казачьем полку и тоже имел немало наград, которые почему-то предпочитал не надевать.

– Что, брат, говоришь, жизнь кончилась?

– Так точно, ваше благородие, кончилась.

– И сколько же тебе лет, старинушка?

– Тридцать шесть!

Атаман расхохотался, гулко, как в бочку, ухая: «Хо-хо-хо!»

– Старик! Скажу тебе по секрету, я в твои годы тоже семьи не имел. Жена у меня первая умерла, а замену ей я найти не мог, да за службой и некогда было. А теперь, знаешь, сколько у меня детей?

– Сколько? – машинально спросил Петро, хотя до того мог бы поинтересоваться, ему бы каждый сказал.

– Семеро. И все хлопцы.

– Так вы ж не инвалид, а за меня кто пойдет?

– Говорят, тебе только ногу разрубили. Или еще что?

Петр, которого смутить чем-нибудь было мудрено, от неожиданности даже закашлялся.

– Больше ничего.

– Вот видишь! Пообещай, что женишься на той казачке, которую я тебе самолично сосватаю.

– Мне – жениться? – изумился Петро, который никак свое будущее женатым не видел. – Я же ничего о женщинах не знаю.

– Совсем ничего?

– Нет, ну как там с ними обращаться, с женщинами, может, и разберусь… А как жить рядом, о чем говорить. И теперь уже поздно тому учиться…

Атаман опять захохотал.

– Ну, такого я еще не слышал… Повеселил ты меня.

– Женщины… – продолжал бурчать Бабич. – Они же крикливые, гордячки. Некоторые дерутся. А я разве позволю, чтобы меня били?!

– Ты, брат, просто дикарь какой-то… Судишь о том, чего и не разумеешь. И как я тебе, такому дремучему, детишек доверю?

– Каких детишек?

Теперь уже Петро вообще ничего не понимал.

– А хочу я дать тебе работу. Вот-вот, считай, что отныне это твоя работа: учить маленьких казачат старой казацкой науке. В последнее время о том забывать стали, ибо в казаки идут все, кому не лень. Это ж до чего дошло: ловят на ярмарке молодых справных парней, иногородних, да и стригут их под горшок. А раз так подстрижен, дальше у тебя уже и не спрашивают, умеешь ли ты хоть воевать. Иной раз люди, прежде с казаками не сталкивавшиеся, встречают такого с позволения сказать казака, и по нему судят обо всем казачьем племени…

– Но из меня-то какой учитель? Я и с детьми обращаться не умею.

– У тебя дед был добрый казак, царствие ему небесное! Позаботился о внуке, вбил казацкую науку так крепко, что благодаря ей, может, ты и жив остался… И надел земельный у тебя хороший – тоже родителям спасибо скажи. Земля сейчас дорогая. Не захочешь сам на ней работать, в аренду отдай. Вот тебе и деньги… Дадим тебе для начала двенадцать казачат. Казна будет платить. Опять тебе доход. Может, и немного, но с голоду не помрешь.

– А как же тогда женитьба? – скрывая улыбку, напомнил Петр. – Жену я разве смогу на такие деньги прокормить?

– Погоди, не все сразу. Ты пока к женитьбе, сам говоришь, не расположен. Вот скажи, твоя хата готова к тому, чтобы в ней хозяйка появилась?

– Не готова, – нехотя признал Бабич.

– То-то же! Пришел со службы, даже плетень не поднял. Так на улице и валяется. Полное запустение на твоем подворье. Словно не казак домой вернулся, а инородец какой! Не стыдно тебе?

– Стыдно, – признался Петр. – Я ведь… вот какое дело… думал, что жизнь кончилась, и зачем мне какой-то там плетень?

Дальше с легкой руки Ивана Федоровича жизнь у Петра Бабича не только пошла, полетела. Он не успевал оглянуться, как день проходил за днем, а он хоть и с некоторым трудом, но постигал науку хозяйствования.

Возможно, будь у него жена, он так и состарился потихоньку, полеживая на лежанке, да посиживая на завалинке, но атаман взял над ним вроде как опеку.

– Такой воин, как ты, Петр Степанович, должен приносить пользу своей земле.

– Да я-то согласен, приносить пользу, но учительствовать… Грамоту едва знаю, а уж другие науки…

– Грамоте их будут учить в школе, а ты будешь учить науке войны.

– Ребятишек – учить воевать?

– А как они, по-твоему, вырастут воинами?

– И где мы с ними будет учиться?

– Есть тут у меня одна хата. Казак на службу ушел, да и сгинул. Никакого официального уведомления, что он погиб, мы не получили. Как и то, что он жив. Значит, пока будешь учить ребятишек в его хате. У него как раз удобно. Весь дом – одна горница, и потолки высокие, не то, что у других. Где он такие увидел, не пойму. Всю жизнь до того в Млынке прожил.

Казаки помолчали, глядя друг другу в глаза. Атаман Иван Федорович испытывающе, бывший пластун Петр Бабич с благодарностью.

– А вот скажи-ка ты мне, Иван Федорович, почему ты, станичный атаман, думаешь о том, что должно интересовать людей государственных? Я ребятишек имею в виду.

– А я и есть человек государственный. Мои интересы – не только благо для казаков, но и для государства: чем лучше мы молодых казаков выучим, тем больше их с войны вернется, а значит, больше рабочих рук будет в стране…

– Думаешь, война будет?

– Война будет всегда. По крайней мере, казак всегда должен быть к ней готов. Такое мы воинское сословие, что от рождения должны учить этому своих детей… Меня беспокоит то, что казаки потихоньку утрачивают свое боевое искусство. Все больше на ружья полагаются. А винтовок, надо сказать, у нас не столько, сколько потребно.

– От пули никуда не уйдешь, – мрачно заметил Петр.

– И это говорит пластун!

Атаман нарочито горестно всплеснул руками.

– Говори, берешься, учить казачат или нет?

– Берусь, – Бабич кивнул в знак согласия. – Все, что знаю, им передам, а там уж сами решайте, какой из меня учитель.

– Решим… – атаман усмехнулся в усы. – Могу признаться, что на такое дело я уговорил еще кое-кого. На другом краю станицы. А как время пройдет, мы ваших казачат сведем вместе и посмотрим, кто искуснее… И еще…

Иван Федорович помедлил, а потом хитро улыбнулся:

– Я тут со своими товарищами посоветовался, и мы решили отдать вам Грома.

– Того самого? – удивился Петр.