Лариса Шкатула - Казачья доля: воля-неволя

– Ну, и накрутила ты, нянюшка! – улыбнулась Ульяна, и будто солнечный лучик сверкнул. У Семена даже дыхание перехватило, когда девушка весело взглянула на него, в улыбке показывая на щеках задорные ямочки. И глаза у нее были необычные, удлиненные к вискам, и синие-синие.

Семен поймал себя на том, что совершенно не слушает, что говорит Алена Романовна. Тем более, она будто не с ним говорила, а спорила с кем-то, кого здесь не было. Семен был с нею не согласен, но привыкший с детства уважать мнение старших, вынужден теперь слушать слова, которые на душу никак не ложились.

– Послушайте, – не выдержал он, когда нянюшка Ульяны дала ему некоторый передых, – а, может, я поеду прямо в конюшни и там с атаманом поговорю?

– Заговорила я тебя, – виновато спохватилась Алена Романовна, – все вас, детей, учить пытаюсь, а вы давно уже не дети и сами во всем разбираетесь…

В голове Семена метались непривычные мысли. Он привык к тому, что девушки обращают на него внимание. Раза два-три он пользовался впечатлением, которое производил на женский пол, еще будучи на войне. Но до сих пор ни одна женщина не нравилась ему так, чтобы дыхание перехватывало. И надо же было ему, встретить такую девушку за много верст от дома, да еще к тому же просватанную!

По кивку нянюшки-домоправительницы он завел Щирого во двор и привязал у коновязи.

Из конюшни, поставленной поодаль от дома, выскочил небольшого роста чернявый паренек, который выслушал какое-то распоряжение Алены Романовны, вскочил на коня, привязанного под навесом, и поскакал прочь.

– Ты пока посиди, покури, а мы с Ульяной быстро стол накроем.

– Я не курю, – проговорил Семен.

– Вот и хорошо. Тогда просто посиди и подыши нашим донским воздухом.

Но посидел он совсем недолго, – из дома появилась Ульяна. Она шла к летней кухне с пустой миской и остановилась подле Семена.

– А вы… к нам надолго?

– Как получится, – пробормотал Семен, стараясь не смотреть ей в глаза, потому что у него просто мочи не было, взгляд девушки выдерживать. – Меня станичный атаман к вам на учебу послал.

– У нас есть, чему поучиться, – важно кивнула девушка, продолжая на него смотреть, и под ее взглядом Семен вертелся, как угорь на сковородке. Нельзя было на нее смотреть, нельзя! Но это ничего не меняло. Все равно сердце его билось так, словно собиралось и вовсе выпрыгнуть, во рту пересохло.

– Вы не дадите мне воды? – хрипло попросил он.

И ведь колодец вот он, только руку протянуть, но Семен будто ничего не видел, кроме Ульяны.

Она молча поставила миску на край колодца и, отвязав, протянула ему ведро.

– Будете так пить, или я за чашкой сбегаю?

– Так!

Он принял из ее рук ведро и стал пить через край, захлебываясь и обливаясь. И, наверное, под ее взглядом мог бы выпить ведро…

– Ой, а вот и папа едет, – спохватилась Ульяна и побежала прочь, словно боясь гнева отца.

В самом деле, ко двору вскоре подъехала линейка с высоким дородным мужчиной, который сам правил лошадью. Паренек, посланный за ним, провел мимо Семена коня, а он сам вытянулся перед вошедшим во двор мужчиной, по виду настоящим атаманом. Они с Павлюченко были даже чем-то похожи, и белыми вислыми усами, и дородностью. Вот только на голове донского атамана был не оселедец, как у Ивана Федоровича, а обычная стрижка «под горшок», щедро возрастом посеребренная.

– От Ивана Федоровича, сынок? – поинтересовался тот. – Он мне писал. Просил, показать да рассказать… Отчего же, покажем!..

– Да, этот ваш Голик… просил меня передать, что у него все спокойно.

– Приходится на всякий случай посты выставлять.

– Неужели и вас горцы беспокоят?

– И нас. Что же мы из другого теста сделаны. Непрошенными гостями нас считают. Не хотят признавать, что эти земли нам давным-давно сама царица даровала…

– Папа, – вмешалась Ульяна, – ты бы рассказал гостю, как у тебя дело поставлено. Он же за этим приехал.

Атаман пригладил усы.

– Я смотрю, вы уже познакомились. Моя дочка, Ульяна… Без матери росла, сиротинушка…

– Папа! – смутилась девушка, запунцовев.

– А теперь отец, злыдень, насильно замуж выдает!

– Не насильно, но мог бы и спросить, люблю ли я твоего Омельку!

– И как, любишь?

– Не люблю!

– Тогда чего и спрашивать!

Атаман гулко захохотал, встряхнув мокрыми руками, на которые ему полила воду из ковшика Алена Романовна и вытирая их поданным ею рушником. Он подтолкнул гостя в спину, заходя с ним в дом.

– Входи… Тебя как звать, хлопче?

– Семен. Гречко.

– Садись, садись, сынку, отобедаем, чем Бог послал!

– Вот скажите, Семен… – помедлила Ульяна, бросив сердитый взгляд на отца.

– Михайлович, – подсказал Семен.

– Скажите, Семен Михайлович, у вас на Кубани тоже девушек без их согласия замуж выдают?

– Бывает.

Некоторое время все, кроме Ульяны, отдавали должное наваристому борщу, а потом Савва Порфирьевич, с шумом втянув в себя воздух, сердито проговорил.

– Ты теперь начни всем и каждому жаловаться! За какого казака выдаю! Может, лучшего на Дону, а она нос воротит! Другая бы спасибо сказала…

Где-то такие речи Семен уже слышал. Сестру Любу тоже выдавали. Тоже, вроде, не насильно, но особо и не спрашивали.

– Сам, небось, маму любил!

– Любил, – согласился отец. – И это главное в браке. Когда мужчина любит женщину, только он и может сделать ее счастливой. А женщина такую любовь всегда оценит. И будет дорожить. Представь, было бы наоборот: ты бы любила, а он – нет?

– А нельзя, чтобы парень и девушка любили друг друга?

– Это счастье редко кому выпадает.

«Ну и странные мысли у этого Рябоконя», – удивленно подумал Семен. Сам он до сих пор не женился только потому, что считал: любить в семье должны оба. То, что было у его отца с матерью – бывает не у всех?

– Что-то наш гость приумолк, – обратился к нему Савва Порфирьевич. – Мы со своими разговорами на тебя тоску навели?

– Нет, я просто… маму вспомнил, – неожиданно признался Семен. – И на похоронах ее побывать не удалось. На войне был…

– Думаю, она простила тебя – ты отечество защищал… Награды имеешь?

– Два Георгия, – с заминкой произнес Семен; с некоторых пор он стеснялся говорить кому-нибудь об этом. Словно каторга, на которой он побывал, лишила его прежних заслуг.

– Да ты, к тому же, и славный воин! – причмокнул языком хозяин. – Ваш атаман писал, что вы в своей станице хотите коннозаводчеством заниматься?

– Есть у нашего атамана такие мысли. Но я и сам хочу коней разводить. Думаю, может, у вас жеребят прикупить?

– Не слишком далеко вы поехали? Говорят, и у вас поближе конные заводы имеются… Гнать жеребят отсюда – дорого вам обойдется.

– Ничего, – хмыкнул Семен, – для хорошего дела мы за ценой не постоим.