Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Не слушайте ее! Неужели не видите, что она лжет? – обернувшись к остальным в толпе, вмешался светловолосый юноша–француз – Рене, как припомнила Эрнеста, перебивая его:

– Нет, я не лгу вам! Я сама оказалась втянута в эту историю капитаном Гарсией – у меня тоже пропали родители, я считала их погибшими! Некоторые из вас знают эту историю и могут подтвердить мои слова. Я знаю, что вы чувствуете, поверьте!

– Зачем нам ждать, когда можно заставить говорить тебя прямо сейчас? – выступив вперед, с угрозой спросил один из матросов – огромный, плечистый голландец; Эрнеста, стройная и легкая, едва доставала ему макушкой до середины груди. Но когда она запрокинула голову, встречая его свирепый, остервеневший взгляд своим, в ее глазах не было ни тени сомнения:

– Попробуй. Не получится, слишком многие до тебя пытались сделать со мной то же самое – заставить поступать так, как хотелось им, – спокойно ответила она. – Я прошу всего несколько дней для моего друга, а бумаги – гарантия нашей безопасности. Так что я скорее унесу эту тайну с собой в могилу, чем раскрою ее сейчас…

– Да погоди ты, Эл! Замолчите все, ну!.. Я буду говорить, – протолкавшись сквозь толпу, вмешался Педро Санчес. Среди собравшихся он был одним из довольно уважаемых людей, поэтому многие действительно слегка притихли – во всяком случае, стало возможным говорить, не надрывая голоса криком. – Я знаю эту женщину. Вы все видели – она не испанка, у нее в сердце другая, наша кровь!

– За себя говори!.. – рявкнул кто-то из угла, но не слишком уверенно. – Я не англичанин!

– А ну цыц! Тебя кто спрашивает? – не остался в долгу Педро. – Англичанин, голландец, лягушатник, макаронник – какая к чертям разница?! Вы помните, как она, чуть ли не пленница здесь, решала ваши проблемы и таскалась к капитану выбивать для вас гамаки потолще да похлебку понаваристее? Разве испанцы так делают? Они нас заманивают к себе на борт, обещают все, что душа попросит, а после даже не говорят, что служба твоя – дьяволу под хвост! Вот у меня был сын – он умер, пока я здесь гнул спину и ни от какой работы не отворачивался, лишь бы его разыскать. Разве капитан Гарсия позвал меня к себе и сказал, что, раз моего сына больше нет – упокой Господь его душу! – то и мне здесь больше незачем находиться? Черта с два! Так бы и подох здесь во имя благословенной Испании – да только какого я должен это делать, если я даже в той стране не бывал ни разу?!..

– Эге, друзья, да вы поглядите-то на него! – вмешался еще один матрос, уже немолодой, с подвязанными у висков длинными седыми косицами, наклоняясь к лицу Генри и бесцеремонно хватая его за подбородок. Эрнеста настороженно повернулась к нему всем корпусом, но старик нисколько не смутился: протянув жилистую руку, он поймал за полу рубахи кого-то из своих товарищей и громко спросил: – Не узнаешь его, Фуэнтес? Это же тот самый паренек, что уговорил пиратского капитана отпустить нашу команду полгода назад!

– Пресвятая Дева, и то верно! А я-то думаю, чего мне его рожа знакомой кажется, – возопил тот, присмотревшись. Толпа матросов вокруг начинала поглядывать на них слегка дружелюбнее – Эрнеста, конечно, знала цену такому дружелюбию, но все же это было лучше мгновенной расправы.

– Ладно, – проворчал рослый голландец – тот самый, что угрожал ей расправой. – Даем тебе пять дней: не очухается твой полужмурик – не наши проблемы. Эй, ребята! – проорал он, озираясь по сторонам. – Кидай клич по всем судам – бей проклятых испанцев!

– Идемте-ка лучше, – глухо вымолвил Педро, оказываясь невесть как рядом с Эрнестой и беря ее под локоть; вокруг Генри уже засуетились два или три человека, укладывая на кусок парусины вместо носилок. – Оттащим его в каюту к капитану и судового врача позовем; а вам пока не стоит показываться им на глаза.

Морено кивнула; она и сама прекрасно понимала, что сейчас начнется на всех восьми галеонах и, наверное, даже слегка сочувствовала офицерам, брошенным на растерзание озверевшей команды. Рушилось огромное сооружение, державшееся на одном лишь страхе перед капитаном Гарсией и его власти надо всеми и каждым; и, усаживаясь у постели чуть живого Фокса, над которым хлопотал смертельно перепуганный врач, на свою беду – тоже испанец, Эрнеста не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости и понимания – эту стаю, сорвавшуюся с цепи, не так-то просто будет подчинить кому бы то ни было снова.

Дождавшись, когда все посторонние покинут каюту, Морено собственноручно заперла за ними дверь и прислонилась к ней спиной; затем выпрямилась, отсчитала девять досок от окна и почти не дрожащими руками принялась доставать из тайника бумаги. По странному совпадению, сложенный пополам лист бумаги с ее фамилией лежал прямо поверх остальных, даже не под бечевкой, перетягивавшей толстую кипу записей. Бери и читай, словно кричал он, издевательски блестя белоснежным, чуть ли не глянцевитым оборотом.

Эрнеста смяла жесткий уголок трясущимися пальцами: она так долго шла к тому, чтобы прочесть его, но именно в эту минуту была готова на все, лишь бы проклятой записи никогда не существовало. Развернуть ее – и увидеть пометку о смерти! – вдруг Гарсия солгал? – проносились мысли в ее голове раскаленным вихрем. Знать правду… черт, как же это на самом деле страшно!.. быть может, они все–таки живы?

Ничего ужаснее того, что ты уже пережила, не произойдет, – уговаривал ее неизвестный тяжко–благостный, мягкий, будто пуховая перина, голос в голове. Ну же, Эрнеста Морено, ты же всегда была смелой и никому не позволяла управлять собой, даже своим привязанностям! Разверни этот лист, прочти его; иначе как ты узнаешь правду?

Пометки «мертвы» не оказалось. Эрнеста, искавшая взглядом прежде всего ее, только с третьего раза смогла разобрать имя Томаса Смита – новое имя ее отца – и новое его местонахождение, остров Челси–Эйдж. Ее мать, согласно записям, находилась там же, будучи пленницей Джеймса Рочестера.

Эрнеста еще раз внимательно перечитала листок, аккуратно сложила его пополам и убрала во внутренний карман жилета. Посидела немного, раздумывая, и развязала бечевку на кипе остальных бумаг, пододвинув к себе. В своих силах она больше не сомневалась; в конечном счете, выбора у нее тоже не было.

Требовалось еще раз хорошенько все обдумать.

***

– Мистер Дойли, вы закончили расчет маршрута? Дайте мне, я посмотрю, – приветствовал капитан Мэрфи своего подчиненного, сам едва ли не вскакивая с места – его мальчишеская горячность прежде даже позабавила бы Эдварда, но не в такую минуту.

– Капитан, можем ли мы поговорить? – со всей возможной вежливостью спросил он и, покосившись на словно прилипшего к дверному косяку за его спиной какого-то лейтенантика с бесцветными глазами, прибавил: – Наедине, пожалуйста.