Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

– Как именно? – спросил Симпсон.

– Разоружить роту 'браво' на срок до её следующей отправки в лес. Забрать все гранаты, всё оружие. Усилить боевое охранение. Мою палатку тоже поставить под охрану.

– Хорошо. Зови штаб-сержанта Кэссиди. Это были его бойцы. И давай сюда лейтенанта Гудвина. Это его рота.

Через полчаса Кэссиди стоял с тремя морпехами из штабной роты и грустно рассматривал до жалости маленький палаточный городок с плащ-палатками и распростёртыми телами, которые когда-то были его отрядом. Некоторые ребята спали прямо под дождём, отключившись по пьяной лавочке. Потом он стиснул зубы. Ведь Гудвин отказался ему помогать. 'Ну, начнём. Всем встать! Давайте там, просыпайтесь! Всем с коек долой!'

Ребята заворчали. Кое-кто посмотрел на часы: 03:00. Нахлынул страх. Некоторые так прямо до усёра перепугались, что их снова отправляют. Страх понёсся по убогому грязному участку. Должно быть, в беде морские пехотинцы. Значит, они всё-таки пойдут.

– Опять кто-то в дерьме, сержант Кэссиди? – задали вопрос.

– Да, – хмуро ответил он. – Рота 'браво'.

Ребят трясло под дождём. Чтобы согреться, несколько человек надели бронежилеты.

– Я хочу видеть всех командиров взводов, – сказал Кэссиди. К нему подошли три бывших командира отделений: Китаец от второго взвода, Коннолли от первого и Кэмпион от третьего. Три озабоченных лица воззрились на Кэссиди.

– Сегодня ночью избили караульного у полковника. Почти убили. – Говоря, он смотрел прямо на Китайца. – Хорошего морского пехотинца. Трёх дней ему не хватало, чтобы смотаться из этого вонючего места. И какие-то мудаки отхерачили его в говно, потому что он тащил караульную службу. Какие-то настоящие гордые остолопы.

Китаец стоял невозмутимо. Коннолли и Кэмпион переглянулись.

– В палатку полковника закинули учебную гранату. Она была завёрнута в реестр роты 'браво'. – Он помедлил. – С некоторыми изменениями.

– С какими, Комендор? – Спросил Коннолли.

Кэссиди всё так же смотрел на Китайца. 'А такими, что у того, кто погиб за свою страну, имена были зачёркнуты, и было впечатано слово 'убийство'.

– Ты думаешь, что это сделал кто-то из роты 'браво', Комендор? – спросил Китаец, округлив глаза.

Кэссиди ненавидел Китайца, но в то же время восхищался его хладнокровием. 'Я ничего не думаю, – сказал он. – У меня приказ собрать гранаты, оружие, мины – в общем, всё. Я хочу, чтобы всё это сложили вот здесь, повзводно'.

– Это ещё что за херня, Комендор? – сказал Коннолли. Остальные сгрудились вокруг четвёрки и эхом повторили протест.

– Просто сделай, что сказано, Шулер.

– Я заслужил эту грёбаную винтовку.

– Заслужил. Вы все заслужили. – Кэссиди сжал зубы. Он смотрел на осунувшиеся, измождённые лица, в неживые глаза. Он смотрел вокруг и видел посреди грязи ребят, с которыми шёл в жару и холод, которые сейчас дрожат в темноте, озадаченные, обозлённые. Ему хотелось рявкнуть на них, чтобы стало легче.

Но никто не двигался.

– Мне что, нужно отнимать их у вас? – спросил Кэссиди.

– Ты прав, Комендор, – сказал Коннолли. Он пошёл к своей палатке, вынул винтовку и бросил её в грязь. А потом сел и уставился на неё.

– Подними, Шулер.

– Отвали, Кэссиди.

Кэссиди шагнул вперёд и башней встал над Коннолли, который продолжал смотреть на заляпанную винтовку. Потом Коннолли метнулся в провисшую палатку и вытащил видоизменённый пулемёт Ванкувера. И швырнул его в грязь: 'Вот. Херов мудак может забрать и его'. Слёзы навернулись у него на глаза, и он тщетно пытался проморгаться.

Кэссиди смотрел на валяющийся в грязи пулемёт.

– Ещё мне нужны гранаты, Шулер, – наконец, сказал он.

– Правильно. Вам же, херовым ублюдкам, нужно всё, ведь так?

– Где твоя сраная гордость, Шулер? – тихо спросил Кэссиди.

– Оставил на горе, с которой мы только что спустились.

Кэссиди отошёл. К нему вернулся зычный голос. 'Чёрт побери, я хочу, чтобы все боеприпасы и гранаты аккуратно выложили. Я хочу, чтобы винтовки составили, как положено. Я хочу, чтобы пирамидки поставили вот здесь'.

Ребята двинулись было за своим оружием. Тогда Китаец сказал 'Ага!', и все остановились. Китаец взял свой пулемёт и бросил в грязь перед собой. Вытянувшись, он возвышался над ним. Остальные сделали то же самое. Вскоре весь участок был завален гранатами, винтовками, патронными лентами, бандольерами, минами 'клеймор' и трофейным оружием.

– А как насчёт херовых открывашек, Комендор? Мелкому ссыклявому засранцу нужны наши 'Джонни Уэйны'?

– У меня иголка в швейном наборе. Тоже хочешь?

Кэссиди одиноко постоял, ничего не говоря. В конечном итоге, он двинулся к своей штабной команде, чтобы собрать оружие. Морпехи роты 'браво', исполненные отвращения, полезли назад в палатки или снова укладывались в плащ-палатках прямо на земле.

Китаец продолжал стоять над пулемётом и наблюдал. Когда один из штабных приблизился к пулемёту, он отбросил пулемёт ногой. Парень остановился: 'Послушай, приятель, эта не моя затея'. Он снова наклонился к пулемёту. И снова Китаец отодвинул его в сторону. Парень оглянулся на Кэссиди, который не заметил обмена, и снова посмотрел на Китайца: 'Эй, да ладно тебе. Дай мне забрать эту штуку. Я против тебя ничего не имею'.

– Коснёшься пулемёта – и я тебя убью.

– Господи, да не принимай ты всё на свой счёт.

Китаец подался к нему: 'Никто не возьмёт мой пулемёт кроме Кэссиди. Подберёшь его – и несчастий не оберёшься, буду я тут или нет'.

– Хорошо-хорошо. – Парень отошёл.

Кэссиди, наконец, заметил. Он подошёл к Китайцу.

– Как это Шаффран не подобрал твой пулемёт?

– Он не захотел.

– Ты угрожал ему, говнюк?

– Как я могу кому-нибудь угрожать? У меня-то и оружия нет.

Кто-то хихикнул. Кэссиди понял, что все оставшиеся во все глаза глядят, что он будет делать. Они с Китайцем стояли и мерили друг друга взглядами.

– Ты собираешься выполнять свой наряд, Кэссиди, и поднимать мой пулемёт? – тихо сказал Китаец.

Кэссиди смотрел Китайцу прямо в глаза. Руки его дрожали. Потом он наклонился взять пулемёт.

Китаец отбросил пулемёт ногой. 'Паркер', – сказал он.

Кэссиди выпрямился. Голос его дрожал от злости: 'Если ты думаешь, что я приказываю только для того, чтобы ты мог отказаться, то стань сраным мучеником и болтайся в тылу, ожидая трибунала, вместе с блевотиной, которую ты называешь друзьями, тогда, может, тебе в голову придут другие мысли'.

Он опять потянулся к пулемёту. И опять Китаец отбил его носком ботинка. 'Бройер', – сказал он.

Кэссиди выпрямился. 'Я тоже терял товарищей, Китаец'.

– Какие у грёбаного винтика могут быть товарищи? Как грёбаный винтик вообще может быть человеком?

Кэссиди сжал кулаки и видел, как Китаец сам весь напрягся для броска. Кэссиди колебался, изо всех сил стараясь сдерживать гнев. 'Мужество – то, чего ты никогда не поймёшь', – сказал он. Он наклонился и подобрал пулемёт Китайца.