Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– Будешь орать, отведем в карцер. Понял?

Опять дважды провернулся ключ в замке.

Сан Саныч стоял на коленях, неудобно скрючившись, наручники впились в запястья. Штаны сползли вместе с трусами и слетел ботинок. Он попытался сесть на пятки, не получилось. Тело быстро затекало, он опустился на локти, стало получше, но вскоре заныла спина, от пола было холодно. Он стянул зубами шинель с кровати, подпихнул под себя коленями и лег. Телу стало лучше, только вывернутые запястья ломило. Он поерзал, нашел какую-то позу, приладился и застыл.

Он лежал на полу тюремной камеры, с голой задницей. Умелый, смелый, любимец женщин и начальства… Они не могут со мной так! Не могут! Этого не может быть!

В коридоре разговаривали, загремели металлом, дверка в двери отворилась:

– Чего разлегся? Ужин примай! – Знакомый уже хрипловатый голос надзирателя сказал что-то, и оба рассмеялись. Защелкал замок:

– Жрать будешь? Или до утра полежишь?

– Буду… – пробормотал Сан Саныч.

– Ну вот… – надзиратель благодушно перешагнул через арестанта и отомкнул наручники.

Белов поднялся, натянул штаны и взял миску с кашей и кружку с чем-то. Стола не было. Поставил кружку на пол. Каша была пшенная, жидкая, пахла так, как пахнет вода, в которой мыли жирную посуду. Сан Саныч поморщился, попробовал. Вкус оказался такой же, но он был очень голодный. Он съел вторую ложку, и вскоре в миске ничего не осталось. Сан Саныч доскреб все со стенок, подумал даже лизнуть, но удержался. От каши, от плохого комбижира во рту было так, будто жевал свечку. Он не наелся. В кружке была теплая, чем-то подкрашенная вода. Выпил и ее.

Еда немного успокоила. Он стал думать о надзирателях, которые его накормили. Не надо вынуждать их, они выполняют свою работу, они не знают, что он не виноват, тут и убийцы, и ворюги сидят. Завтра утром вызовут, будут задавать вопросы… и все выяснится. Смешно будет, если его с кем-то перепутали. За ним не было даже мелких проступков. Он обдумывал последнюю навигацию. Только этот рейс в заливе, этот придурок Турайкин и ссыльные… но он ничего незаконного не делал. Вот только Грач с его доносом о муке… но это смешно. Куль с мукой никуда не делся, он был на месте, это подтвердят все… Получалось, что если все это выяснять, понадобится время. Могут и продержать из-за какой-то глупости… И это меня – сэкономившего государству миллионы рублей! Много миллионов! Он лег на койку.

– Не лежать! – раздался голос в глазок. – До отбоя не лежать!

Сан Саныч не понял, к нему это или нет, но на всякий случай сел. Надо терпеть, надо есть и выполнять все их требования. Снова загремела кормушка в двери:

– Посуду!

– Спасибо! – Сан Саныч вернул миску и кружку. – Товарищ, простите, можно…

– Тамбовский волк тебе товарищ! Гражданин! Слушаю просьбу?

– Можно сходить в туалет?

Надзиратель с той стороны замер.

– Параша в углу! Хезай, сколько влезет!

Сан Саныч и сам догадывался, зачем эта бадья в углу, из нее и пахло соответственно, но думал, может, по большому отведут в туалет. Он встал над вонючей емкостью, снял деревянную крышку и стал мочиться. Мочой запахло на всю камеру.

Ночью ему приспичило, и он сходил в бадью. И потом всю ночь не мог уснуть из-за запаха, который заполнил маленькую камеру. Лежал и думал. Желание набраться терпения сменилось бессильным, малодушным отчаяньем. Никого больше не было на белом свете. Только он и свобода. Там, за стенами и решеткой… его свобода!

Утром подняли в шесть, повели умываться, можно было почистить зубы, но он оставил где-то свою зубную щетку и порошок. Он все время был один, как будто во всей тюрьме не было никого, кроме него и его сопровождающего. Надзиратели на вопросы не отвечали. Как мог, привел себя в порядок и сидел ждал вызова. Прислушивался к звукам в коридоре.

Так и просидел до обеда.

Потом был ужин.

Потом прошли по камерам со словом «отбой».

Его не вызвали!

Его не вызвали и на следующий день.

И на следующий…

Николь вернулась в палатку, стала кормить Клер, сама напряженно думала: что произошло? Вчера Саня вернулся полный надежд и планов, в пароходстве все тоже были довольны, поздравляли, обмывали орден, он подписал запчасти… а сегодня эти люди пришли к ним? Она не понимала, что все это значит. Если он преступник, его должны были арестовать в Красноярске. И почему наградили? Зачем доска Почета? Она путалась, ничего не сходилось.

Эти ребята, они не все время его ждали, то появлялись, то исчезали. Даже не познакомились с ней, хотя жили через стенку. Какая подлость! Она стала вспоминать: не разговаривала ли она с кем-то? С Горчаковым? Нет, его и не было в этом месяце. Или был?

Она глянула на Клер, та уже наелась, перестала сосать и начала засыпать. Осторожно положила в кроватку. Застыла на минуту, потом будто очнулась и стала собирать вещи. Шерстяные носки, кальсоны, простую прочную рубаху, шерстяной шарф, свитер, конечно же свитер! – вспоминала свою работу в лесу… и какой-нибудь еды… хлеб, сало.

Только тут она поняла, что у них был обыск. Вещи валялись, сброшенные небрежно, она открыла свой всегда аккуратно уложенный чемодан. Там тоже все было вверх дном. Не было коньяка и продуктов, что Сан Саныч привез из Красноярска. Ошарашенная, она уселась на кровать, но тут же, еще больше торопясь, кинулась собирать вещи. Получилась много и увесисто, где-то должен был быть вещмешок Сан Саныча, она все не могла его найти. В конце концов затолкала вещи в большую авоську, погрузила Клер в санки, взяла на локоть вещи Сан Саныча и пошла.

Она добралась к милиции, когда совсем рассвело. Торопилась, вываляла в снегу Клер, та, слава богу, не проснулась… Александра Белова в милиции уже не было.

– Увезли на аэродром, – устало позевывая объяснил ночной дежурный.

Это был пожилой дядька, он уже сменился, сидел в углу, покуривая, узнал ее.

– А куда его, не знаете?

– В Игарку, кажись… Чего натворил-то?

Николь посмотрела на него, не понимая вопроса, пожала плечами.

– Ну-ну, – согласно кивнул милиционер. – Эти и не скажут…

Она поднялась и потащилась домой. Ноги не шли. Не знали, куда идти, не хотели…

Весь день и всю ночь думала, как узнать о Сан Саныче, но вопросов было слишком много. Она была ему никем и могла навредить… Через несколько дней она все же пошла к коменданту. Взяла документ на отметку на всякий случай. Он знал про Белова. Вышли покурить.

– Ничем тебе не помогу, Николь, – немолодой уже, седой комендант задумчиво тянул папиросу. – Мы люди маленькие, а то… из особого отдела! – прошептал одними губами, опасливо просматривая улицу.

– Как же мне узнать? Они ничего не сказали… В чем его обвиняют?

– И не скажут… Смотри, не брякни где, что ты француженка… – он помолчал, обдумывая свои же слова. – Отпустят – хорошо, нет – что делать? Такая, видать судьба. Мне до пенсии полгода осталось…