Олег Красин - Солнечный ветер. Книга третья. Фаустина

– Как только разделаемся с маркоманнами я ими займусь, император! – пообещал Помпеян, помогая Луцилле забраться в подъехавшую повозку.

Повозка была вместительной, обшитой снаружи бычьей кожей, которая не промокала насквозь, если начинался дождь. Только дождя никто не ждал, лето в этом году выдалось жарким – в Италии выгорали поля, увядали деревья и кустарники. И лишь здесь, на границе с землей германцев, Данувий удерживал влагу, густо усеивая сочной травой речные берега.

Вместе с Луциллой в Рим отправились две служанки. Одна была зрелой женщиной, которая помогала еще во время первых родов в Сирии, а вторая совсем молоденькая, оказалась любопытной и бестолковой. По бокам повозки свои места заняли конники в кованых кольчугах, гладких металлических шлемах с копьями и круглыми щитами в левой руке. У всех на поясе висели длинные мечи, а к лукам конских седел привязаны колчаны со стрелами. Они весело смеялись, громко переговаривались на непонятном языке.

Это были скифы Помпеяна. Он подозвал старшего.

– Ты за мою жену отвечаешь головой, понял Олкас?

Плотный, приземистый скиф, сидевший как влитой на коне, оскалил белые зубы:

– Я отдам жизнь за госпожу! – скиф говорил на ломаном латинском языке. – Мой имя Олкас, волк по-нашему. Я перегрызть горло врагам.

Олкас схватился за рукоять боевого топора скифов – сагариса и потряс им в воздухе.

– Да пребудут с вами боги! – произнес напоследок Помпеян.

Он подошел к повозке, поднял полог и вдруг положил перед Луциллой небольшой букетик полевых цветов, которые собрал во время вчерашнего выезда к реке. Там по наведенной переправе возвращались войска Пертинакса, потрепанные в боях с германцами. Букет был чуть-чуть засохший, пестрый, не источал такой приятный аромат как розы, но Луцилле он понравился.

Они тронулись в путь под жаркими лучами солнца. Ветер трепал гривы коней, копыта звонко цокали по мощеной дороге. Возница, управлявший повозкой, накинул на голову капюшон плаща, чтобы солнце не сильно припекало. Он все время напевал вполголоса какую-то грустную песню на лигурийском наречии, слов которой было не разобрать, но звук его заунывного голоса был слышен в повозке.

Песня вызывала у Луциллы тоскливое настроение. Ей уже двадцать лет, а казалось, будто она прожила несколько жизней. Одну – с покойным ныне Луцием Вером, сводным братом ее отца, а вторую проживает сейчас с человеком, которого боги случайно выбрали из миллионов людей и вознесли на самый верх власти.

Нынче она с сожалением вспоминает о первом муже, о его раннем уходе. Он, хотя был и шалопаем, хотя увлекался каждой встреченной женщиной, и, конечно, пресловутой Панфией, все-таки нравился Луцилле. Вер был могуч телом, привлекателен, и самое главное, имел веселый характер. Он никогда не докучал молодой жене мелкими придирками и замечаниями, напротив, казался необычайно щедрым и был с нею добр.

А Клавдий Помпеян? Это человек другого воспитания, выросший в Сирии в состоятельной семье, в достатке, который, однако, не мог сравниться с достатком императорской семьи, в котором рос Вер. Достаток Помпеяна был ограниченным, заставлявшим считать каждый сестерций или денарий. Луцилле представлялось это скупостью, мелочностью человека из низов, чьи предки достигли звания всадника, медленно поднимаясь по сословной лестнице.

Помпеян говорил ровным голосом, редко шутил и выглядел по сравнению с Луцием откровенно скучным. И с таким мужем ей придется провести не один год, пока он не уйдет к Плутону. Невеселая песня погонщика вызвала на глазах слезы обиды и жалости к самой себе. Она одинока в этом мире и никто: ни отец, ни мать, ни брат с младшими сестрами, ее не понимают. Теперь еще ребенок от Помпеяна, который скоро появится на свет. Он будет для нее новой обузой. Детки от Луция были словно лучики солнца и радовали сердце, а этот… Ей вдруг вспомнилась пятилетняя Аврелия Луцилла, которая осталась одна из трех детей Вера. Дочь не будет ни в чем нуждаться, ни в воспитателях, ни в слугах, уж она, ее мать, об этом позаботиться.

Возница прекратил петь, позвал собаку. Он прихватил в дорогу своего пса, который бежал рядом с повозкой, то бросаясь к обочине, если замечал там какую-то живность, то возвращался назад, громко и радостно тявкая. «Вот уж эта псина живет без забот», – отчего-то подумалось Луцилле. Но разве ее жизнь уже кончена? Разве она должна лишать себя удовольствий из-за того, что отец решил связать ее с нелюбимым человеком? Вот мать, Фаустина, она ведь поступает так, как считает нужным. Даже отец не может ее остановить, когда она увлекается привлекательным мужчиной…

Путь их пролегал к городу Плацентии 34, от которого начиналась дорога Эмилия Скавра до города Пизы, а оттуда другой путь вдоль морского побережья вел до самого Рима. Помпеян рассчитывал, что его молодую жену никто не потревожит – разбойники как правило обитали на юге, прячась среди Понтийских болот или в зарослях леса Галлинарии возле Кум.

Повитухе Нумерции нравилось подшучивать над молодой, глупенькой девушкой Кларой, которая была приставлена к Луцилле недавно.

– Разбойников здесь так много, что не знаешь куда от них спрятаться, – говорила Нумерция, делая страшные глаза, отчего Клара обмирала, прикрывая рот ладошкой, будто боясь вскрикнуть. – Их здесь бессчетное количество. Так что, если увидишь, то сразу беги и прячься в кустах. Они ведь не пожалеют – сначала натешутся тобой, а потом убьют…

– О, боги! – только и смогла произнести напуганная Клара.

– Или продадут в рабство, – продолжила Нумерция, отворачивая в сторону госпожи смеющееся лицо, как бы проверяя: не выкажет ли та недовольства ее словам.

Меж тем Луцилла, занятая грустными мыслями, не обращала внимание на разговор служанок. Повозка стучала колесами по камням, ее слегка потрясывало, отчего Луцилла время от времени подносила руки к животу снизу, словно бы поддерживая его. Букетик Помпеяна рассыпался и лежал рядом.

– А как же охрана? Они ведь нас защитят? Посмотри какие они страшные?

Клара откинула полог, чтобы Нумерция смогла убедиться в правдивости ее слов, однако рядом с повозкой никого не оказалось, лишь далеко позади ехал один из скифов. Клара не знал, что Олкас разрешил своим всадникам вольно скакать по полям, лугам или рядом с кустарником, прилегающим к мощеной камнем дороге. Что поделать, если душа степного воина требовала простора! Сопровождать повозку Августы Луциллы, ослабив поводья и лениво откинувшись в седле назад, казалось им ненужным. К тому же, никакой опасности пока не наблюдалось.

Сам начальник варваров с тремя конниками ехал немного впереди, зорко поглядывая по сторонам. Навстречу им, стуча колесами по камням, то и дело попадались такие же путевые повозки и одинокие всадники. Некоторые из них были почтальонами с привязанными к спинам лошадей специальными коробами для писем. Почтальоны выглядели легкой мишенью, на них часто нападали грабители и потому они все время держались настороже. Заприметив едущих навстречу вооруженных скифов, они брались за рукоятки мечей, готовые свернуть с дороги и скрыться в ближайшей роще. И только вовремя замеченный императорский штандарт над повозкой Луциллы их успокаивал.