Алив Чепанов - Цена награды. По запискам лейтенанта. Серия «Русская доля»

– Отставить смех, – уже серьезно остановил офицеров Животов, – пойдёмте, товарищи офицеры, подберём наших товарищей. Там на поляне трое наших разведчиков и штабной капитан лежат, вечная им слава и память, – добавил Иван. Как только вспомнили о павших, смех резко оборвался, всё-таки он был вызван скорее длительным нервным напряжением и стрессом, чем какой-то действительно смешной ситуацией. Ситуация была как раз самой что ни на есть траурной.

Навстречу огненным лучам заходящего солнца, из заснеженных полей поднимались белые клубы дыма. Это горел город Гатчина. У города – застава. На деревянной наскоро выстроенной арке надпись: «Даешь Берлин!». У заставы скопление людей и различной техники. Из притормозившего у арки, трехосного защитного цвета, автобуса ГАЗ-05 шустро выпрыгнули два офицера, одетые в светло-серые из дублёной овчины полушубки, хромовые сапоги и меховые ушанки. У того, что поменьше ростом, но явно покрепче, на боку висела толстая, набитая картами и документами, кожаная полевая сумка – это был лейтенант Иван Андреевич Животов. Вторым прибывшим был лейтенант Василий Иванович Чернов.

Неловко переступая, ещё не расходившиеся, после долгой сидячей позы, офицеры, минуя заставу, неторопливо двинулись вдоль охваченной дымом улицы. Степень разрушения домов была разнообразной. Обычно, на месте бывших домов, уродливо возвышались, то квадратные изразцовые, то круглые обитые жестью печи. Деревянные детали домов, разбросанные по сторонам, медленно тлели. В одном бывшем двухэтажном доме сохранилась круглая обитая жестью печь. Также уцелела часть внутренней стены, примыкавшая к печи, и небольшая площадка пола. На площадке стояла железная кровать с обгоревшим пружинным матрасом.

– Вот тебе и квартира… – со скорбной интонацией произнес Животов, кивнув в сторону развалины. – Ведь кто-то здесь жил, хозяйство вел, дом для семьи отстраивал, а теперь, в одночасье бах и лишили людей всего. Семья если и жива, так осталась без крыши над головой. За что, Вася?

Чернов подумал… и ответил:

– Война Ваня! От неё все страдают, а за что? Один бог знает.

– Ты что же верующий что ли, комсомолец Чернов? – в шутку подозрительно посмотрел на молодого офицера Иван.

– Да нет вроде бы? Хотя крещёный. У нас в глухомани ещё старой веры старики придерживаются. Вот меня и окрестили. Но потом меня в комсомол приняли и теперь я не знаю: верующий я или атеист…

– Тебя же крестили помимо твоей воли, не спрашивали у тебя?

– Конечно не спрашивали, я ещё и не говорил и не понимал ничего.

– А вот когда в комсомол вступал, уже ведь всё соображал?

– Это да, Вань, соображал вроде.

– Значит считается то, во что ты вступил в твёрдой памяти и в здравом рассудке. Значит ты, Василий скорее атеист, чем верующий. Да ты не переживай, Василий, это не большая беда. Я вот тоже крещёный, да попами учёный. Может поможет нам это с тобой в живых остаться, как мыслишь? – взглянул на лейтенанта Иван, прикидывая про себя, можно ли с этим парнем в разведку идти.

– Так думаю, что крещённым лучше смерть-то встречать. Вдруг есть всё-таки загробная-то жизнь?

– А я, Вась, так мыслю, что помогает бог тем, кто верит, кто истинно верит, а не просто так… – продолжал Животов свою проверку молодого разведчика на «вшивость», – мол я когда-то крещённый, всю жизнь не верил, а как смерть подошла, то и вспомнил для своей выгоды. Как думаешь честно это будет перед богом-то?

– Совсем не честно, товарищ лейтенант, а подло это будет и перед богом и хоть перед кем, – подвел итог разговора Чернов.

– Я тоже так думаю, Василий, а как же иначе…

«Должен сгодиться, свой парень», – подумал про себя Животов.

…У искорёженной металлической ограды одного из дворов, Иван подобрал слегка помятую жестяную вывеску дома с обозначением номера и названия улицы. Животов стряхнул с неё снег, протёр рукавом и прочитал: «Улица 7-ой Армии».

– Ишь ты! Может теперь нашей дивизией назовут, поскольку мы город освободили? – показал Иван вывеску Чернову. Потом посмотрел на неё внимательно и, пристроив на уцелевший цоколь дома, уже негромко и печально пропел:

– Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен?!

Чернов понял, что Иван загрустил. «Небось вспомнил своё, дом, улицу и семью, конечно, – сочувственно подумал сибиряк. – Понятно, что сейчас Животов уже не шутит, он грустит».

…Иван помолчал, вздохнул и резко прибавил ходу, как бы пытаясь уйти от нахлынувших на него воспоминаний. Уже на ходу он серьезно и с какой-то обидой в голосе произнес:

– А знаешь, Василий, ведь не один еще вспомнит слова этой песни, когда вернется домой к такому вот «разбитому корыту» и тогда уверяю тебя ему будет совсем не до шуток и не до песен…

Торопливо проходившие им навстречу строем солдаты, чеканя шаг по городским улицам, шли на запад. Они бросали на двух офицеров-путешественников беглый и какой-то, как показалось Животову, презрительный взгляд. В этом небрежно брошенном взгляде, можно было прочитать немой вопрос: «Что необстрелянные лейтёхи? Не видали ещё такого? Ерунда. Обыкновенная картина войны. Не то ещё увидите, если не уложат вас в первом же бою как куропаток. Мы-фронтовики, могли бы вам такого порассказать, но мы спешим, нам некогда. Спешим быстрее догнать и добить проклятого немца».

Навстречу войскам, в противоположную сторону двигались гражданские: это была разномастная, кое-как одетая, толпа, в основном старики, не молодые женщины и дети разных возрастов. Все несли на себе мешки и чемоданы. «Это наверное всё что у них осталось. Вообще – всё!» – поражался, глядя на них, Иван.

Не доходя до моста, офицеры свернули направо. На широкой ровной площадке стоял изуродованный массивный гранитный цоколь, заваленный мрамором и цементом.

– Это было, когда-то, дворцом, – Животов указал на развалины, – выстроенным курносым императором Павлом. Вот всё, что от него осталось. Знал бы Павел Петрович, обожатель Фридриха Великого, предка нынешних фашистов, что они сделали с его резиденцией и с ним самим в бронзовом исполнении. Хотя бронзовый памятник в честь славного царствования Павла Первого, как видим, отсутствует. Его скорее всего давно вывезли в Германию, как полезное ископаемое, содержащее в себе дефицитную медь. А может быть он занял место в личном хранилище какого-нибудь барона фон Пшик – группенфюрера СС. Достойное ли такое место для нашего русского императора? …Что-то сильно сомневаюсь, чтобы Павел Петрович на это был бы согласен.

– Ни за что бы на месте российского императора не согласился бы, а наоборот, устроил бы немцам «новую Полтаву», – поддержал Чернов, немного забыв про зубную боль, которая периодически то наступала, то отступала от него.