Алив Чепанов - Цена награды. По запискам лейтенанта. Серия «Русская доля»

– Вы в курсе, что сейчас все перевыполняют план и иначе нельзя? – назойливо продолжал госплановец.

– Прекрасно понимаю, но ведь вы мне не оказали даже той помощи, обязанности по оказанию которой, на вас возложил Совнарком. Обещали дать два станка – до сих пор не дали ни одного. Но самое главное, есть положительный результат – топливо найдено.

Животов не стал говорить об отсутствии по существу у него плана, так как не хотел подводить учреждение, представителем которого он сам являлся.

Ну, ладно, достаточно я думаю, – прерывая Ивана, вмешался Щетина. Именно он был виноват в том, что предыдущая партия работала целый год и ничего не могла найти. – Кто выступит?

– Начальник мало работает, днем спит, с рабочими обращается грубо, поэтому они от него и бегут, – выступил Сергей Сергеевич Исаченко.

Это была явная грубая ложь, но от него другого Животов и не ждал, поэтому и не удивился. Но когда выступил Саша Малов и стал подтверждать все сказанное Исаченко даже еще в более грубой форме, это вызвало у Ивана натуральное нескрываемое удивление. При этом Саша выражался таким наивным стилем, что Животов готов был и сам поверить в его слова.

Наконец, заметая свои следы психологической обработки коллектива, как лисица хвостом, выступила Яровая:

– Товарищи Исаченко и Малов тут уже всё сказали, что начальник плохо работает и не старается в такое тяжёлое время… – при этих словах, голос её дрогнул, и казалось, она вот-вот заплачет, – начальник не может, на доверенном ему нашей партией и правительством таком ответственном посту, дать то, что сейчас требуется от каждого советского человека. Наши товарищи сейчас на фронте проливают кровь в борьбе с фашистскими извергами, защищая наш труд, нашу жизнь и наше будущее. А некоторые, вместо того, чтобы отдать все силы труду, пьянствуют, спят и гуляют по девицам. Это ни секрет, что товарищ Животов, имея жену и двоих детей, здесь снова как бы женился. Каждый день пьёт, в рабочее время спит и зачастую совсем не выходит на работу.

Вслед за Яровой высказались и высокие гости, всё в том же духе, о том, что Иван не оправдал оказанного ему высокого доверия. Выступивший в конце Щетина, подытожил всё сказанное и добавил от себя, что страна и весь Советский народ ждет от нас топливо в этом году. Работу необходимо ускорить и если нынешний начальник Серноводской партии с этим не справляется, то лучше тогда ему идти в армию и предоставить место другим, более ответственным товарищам. Работу Ивана Андреевича Животова за отчётный период предлагаю признать неудовлетворительной и сообщить о выводах нашей комиссии в Москву.

Яровая торжествовала. Ко всему тому, что она уже успела написать в «центр», это будет решающее сообщение, которое поставит жирную точку на карьере Животова.

После совещания Исаченко и Малов, стали считать Яровую чуть ли не уже начальником партии, а Ивана, как бы уже отстраненным от дел. Животова не страшило отстранение от должности начальника партии, отправка обратно в столицу и последующая мобилизация на фронт. Да и всему происходящему, он не предавал особого значения. Больше всего его тронула низость и подлость стольких людей, продолжительное время считавшихся его товарищами. «Яровая и Исаченко не в счёт, они всегда такими были, такими и умрут, но Щетина, Малов и этот госплановец, неужели они не видят этой мерзкой игры?» – кипел в душе Иван. – Они-то почему, в такое тяжёлое для страны время, не могут оживить, давно находящуюся в коме, свою совесть, прекратить это безобразие и восстановить справедливость. Или они тоже все подлецы?! И не осталось уже порядочных людей вокруг, а может быть и дальше, и выше? Разве это оно, то «светлое будущее», за которое проливали кровь наши отцы? Для кого в уставе ВКП (б) прописано какими нужно идти в коммунизм? Для кого там изложены нравственные принципы, такие, как: «коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного; гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку – друг, товарищ и брат; честность и правдивость? Это для кого всё написано, для нас беспартийных что ли? Как это всё далеко от реальной жизни!» – возмущался про себя Животов, выходя из кабинета.

Иван вышел на воздух с досадой громко хлопнув дверью. Он брёл по многочисленным дорожкам территории курорта сначала куда глаза глядят, потом ноги как-то сами собой вывели его на дорогу к медпункту санатория прямиком к своей любимой Ниночке. Нина была ленинградкой и по окончании института по распределению и собственному желанию была направлена в Сунженский район, она очень быстро освоилась на Кавказе и на втором году послевузовской практики чувствовала себя здесь как дома. Практику она проходила фельдшером в медпункте санатория, куда по дороге и не совсем по дороге, частенько заглядывал Животов. Роман между молодыми людьми продолжался также второй год как и Нинина практика. Роман Ивана и Нины протекал очень бурно как-будто для каждого в первый раз. У влюбленных друг к другу были самые нежные и какие-то очень осторожные чувства, будто они боялись чем-нибудь по неосторожности спугнуть своё счастье. Дело даже не в физиологической потребности, всё происходило как-то всегда само собой без лишних слов, по сильному обоюдному влечению. В Нине Животов находил то, что искал всю жизнь в других женщинах и не находил – это родство душ и взаимопонимание. Нина не знала, но чувствовала, что у Ивана возникли серьезные проблемы с приездом комиссии. Он же не хотел посвящать её в свои служебные проблемы, дабы она не подумала, что является всему виной. Только здесь ночью в закрытом изнутри на ключ медпункте, в горячих объятиях любящей женщины, могла размякнуть, отойти от стресса и успокоиться его больная душа. Только здесь в объятиях Ниночки Иван жил по-настоящему, без оглядки и только тут его никто не предавал и не мог предать. Так должно было бы продолжаться вечно, но война и разлука уже стояли у них на пороге…

С утра пораньше Иван вскочил как по команде «Подъём!», по-собачьи встряхнулся всем телом будто сбрасывая с себя весь вчерашний негатив, которым его обильно поливали со всех сторон на собрании. После чего отправился на пробежку по привычному маршруту по дорожкам парка санатория. На западе садилась поблёкшая полная луна, уступая место более сильному светилу поднимающемуся с другой стороны, это противостояние двух светил показалось Ивану очень символичным. По ходу пробежки Животов давал себе внутренние установки на следующий этап жизни: «Долой бронь! В армию, на фронт! Вот и отлично! Там дисциплина, там порядок, там нет никакой подковёрной борьбы, – убеждал сам себя Животов, – всё чётко и ясно: налево – значит налево, направо – значит направо, а не в вполоборота или вообще в противоположную сторону, как здесь на гражданке. И дальше: Шагом марш! Раз-два, раз-два, левой! Всё яснее ясного!» По ходу пробежки медленно снижая темп, Иван забежал в одну из летних душевых кабин, которые соединялись блоками по четыре кабинки и стояли вокруг главного корпуса санатория. На дворе был май месяц, но воздух по утрам ещё не успевал достаточно прогреваться. В ночное время температура ещё могла опуститься до десяти градусов. Прием душа под отрытым небом можно было считать не только гигиенической процедурой, но также и процедурой закаливания организма, тем более сама вода подавалась достаточно холодной. Нина принесла белое вафельное полотенце – казённый санаторно-больничный вариант и повесила его на стенку кабины. После душа и чая, Иван быстро оделся, попрощался с Ниной, но не как обычно, а раза в три дольше обычного, но так, чтобы она не почувствовала, что это их расставание на долгие годы, а может быть и навсегда. После чего, он резко вышел и решительно, стараясь не оглядываться, зашагал к центральному корпусу, где разместилась ненавистная ему комиссия. Иван шёл на них словно на врага, продолжая сам с собой строить планы уже на новую строгую военную жизнь: «Кругом – значит кругом на 180-ть градусов и точка. Ни на 160-ть, ни на 170-ть, а чётко на 180-ть градусов. Там – в армии будет ясность, как я и люблю. Вперёд!»