Алив Чепанов - Ты с кем, брат? Серия «Русская доля»

Вскоре в письмах и вестях с фронта стали преобладать совершенно противоположные настроения. Сыновья Михаила Ивановича писали, что солдаты испытывают бесчеловечное обращение со стороны офицеров-командиров, терпят издевательство и побои. Солдат продолжают гнать вперед в чужие земли.

«Мы бросаемся в атаку, но с каждым броском, с каждой атакой, постепенно начинаем задумываться о своей жизни и судьбе. За что и за кого эта война? Ради чего миллионы убитых? – писал Тимофей с Западного фронта. – Становится очевидным, что не сегодня, так завтра уж точно, мы – русские солдаты и матросы: крестьяне и рабочие, тоже ляжем навсегда в вязкую грязь чужой незнакомой земли и возможно вообще без всякого погребения!»

Постепенно все братья проникались идеями всеобщего освобождения, равенства и братства. Это было им и близко и понятно так как они родились и выросли в деревенской общине, где всё всегда делилось поровну по справедливости.

В июле 1915-го года пришла весточка от Виктора, которую передал сосед Митька Богачев прибывший на побывку и воевавший вместе с Виктором в одном полку на Южном фронте. Митька, сразу по приезде, чтобы не забыть, заскочил к Животовым передать родне привет от Виктора. Сидя уже за столом, приняв пару стопок «на грудь» и закусив с дороги, Митяй передал Михаилу Ивановичу большой привет от сына и ещё то, что сейчас в письмах не пишут, как многозначительно прокомментировал Митяй перед рассказом:

– Мы с Андреем, дядя Миша, вступили в партию социалистов-революционеров и в армию – на фронт уже не вернемся. А Андрей по заданию партии сейчас направлен с помощью наших, которые в штабе Южного фронта, в Питерский гарнизон. Я тоже скоро туда еду, там сейчас всё решается, в столице.

– Ну а на фронте то, как оно? – подвинулся ближе Михаил Иванович. – Чья берёт?

– Вначале вроде бы наша брала. А сейчас бьют нас вовсю германцы. Терпим поражение за поражением. Войне конца не видать. Офицерьё совсем озверело. Солдат муштруют хуже прежнего, за невыполнение приказа командира, за отказ идти в атаку сразу под арест и дело направляют в военно-полевой суд. Военно-полевые суды работают не покладая рук. В двадцать четыре часа или расстрел или петля. Виселицы стоят по всей линии фронта.

– Во как! А наши, наши то генералы что? Чего же они-то супротив германца? – наливая в стопку и пододвигая сало, пытал Митяя Михаил Иванович.

– Верховный главнокомандующий великий князь – дядя царя ничего не смыслит в военном деле… – пропустив стопку и быстро закусив салом, продолжал Митька, – уступает врагу город за городом. Отдали: Вильнус, Варшаву, Львов, это только те, которые при мне отдали. Наша армия несёт огромные потери. Ходят слухи о предательстве на самом высшем уровне, во как, дядь Миш! Солдаты не выдерживают, бегут. Генералы отдали приказ создавать в тылу заградительные батальоны для сдерживания отступления. Несчастный солдат, если в плен не попадёт, если немцы не подстрелят, тогда заградители расстреляют, когда назад повернёт. Семьи же сдавшихся в плен, теперь лишаются всякого пособия за служивого. А тех кто в плену побывал сразу в Сибирь, в рудники. Вот причём тут семья солдата? Скажи, дядя Миша? – потянулся Митька за второй, уже налитой дедом стопкой.

– Да-а, Мить, плохи видно наши дела, уступаем стало быть немцу. Наше бы поколение не уступило. Наверное нам придётся идти, ничего вы не можете. Только краснобайству, да революции этой вашей и научились. Одной болтовнёй германца не возьмешь! – начал расходиться Михаил Иванович. Но тут же довольно быстро одумался, осёкся и смягчился:

– Ну а сам то он как? Витька-то?

– Да жив здоров и не ранен ни разу, ни то что я. Вот пулю немецкую в ляжку схлопотал, – похлопал себя по ноге Митяй, – потому и отпустили домой долечиваться, – Он скрыл от родителей Виктора, что тот тоже был ранен в правое плечо в одно время с ним и теперь переведен в Петроградский гарнизон по ранению. Виктор знал, что Митька едет домой и скоро увидит его родителей и предупредил чтобы он не распространялся по поводу его ранения.

– А насчёт нашего поколения, ты, дядя Миша, это зря. С нашей деревни ребята как положено воюют, геройски можно сказать, у всех почитай кресты георгиевские, а у кого и по два-три, а сколько вообще наших местных не вернулось, сколько полегло на чужбине…

Михаил Иванович смутился и обнял Митьку:

– Ты не серчай, Митяй, это я так – ворчу по-стариковски, за Россию обидно стало, что отступаем всё.

– Да я понимаю, дядь Миш, я что, ничего, не в обиде.

– Увидишь кого из моих передай: пущай тольки не пропадают совсем, коли живы. Нехай объявятся уж как-нибудь. А то мы с матерью места себе не находим. С утра до вечера молимся за каждого поименно. Все ли живы, сыны наши? – с грустью спросил у кого-то Михаил Иванович и задумался.

– Увижу, непременно передам! Ну мне пора, дядя Миша, – с этими словами Митяй поднялся, поблагодарил хозяев за угощение и быстро вышел в сени, тактично оставив стариков одних, погрустить о сыновьях.

Сам Михаил Иванович Животов, когда не грустил по сынам «воевал» дома со своим бабьим войском, оберегая семью от соседей и разных пришлых. Особенно дед Михаил обхаживал самую молодую сноху Ульяну – жену Тимофея. Бабушка Евдокия хотя и сидела все время дома с внучатами, однако кое-что знала об этих отношениях. В сентябре, когда хлеб был уже убран и вывезен с поля, Михаил Иванович находил время и помаленьку молотил зерно в старом заброшенном сарае на самой окраине деревни. Бабушка Евдокия посылала тогда маленького Ваню к деду с разными надуманными и совсем ненужными никому поручениями.

Однажды Ваня застал такую картину. Дед в серых исподних холщовых подштанниках, в которых он обычно щеголял в теплую погоду, широко расставив ноги и немного согнувшись молотил овес, поплевывая на руки и ловко перебрасывая цеп из руки в руку. Невестка красавица Ульяна стояла напротив, в белой холщовой рубахе и исподней юбке, то выпрямляясь, то сгибаясь в работе. Дед, ловко перебрасывая цеп, и было заметно со стороны как он время от времени с лукавой улыбкой пробегал взглядом по точёным формам молодой женщины. Ульяна со своей стороны часто похохатывала. Было видно, что она порядком соскучилась по присутствию мужчины и ей явно не хватало мужского внимания. Казалось, что она сейчас в присутствии даже такого довольно не молодого мужчины как дед Михаил, чувствовала себя снова молодой и озорной девчонкой. Ваня обратил внимание, что между дедом и тётей Улей возникло такое обоюдно-радостное чувство, при котором трудности работы они почти не замечали. Они оба словно вернулись в состояние былой беззаботной юности. Усталость от такой весёлой работы не ощущается и как-бы проходит стороной. Такое состояние на работе даже не требует вознаграждения за труд, оно само по себе, как награда. Тогда маленький Ваня не понял что происходит, понимание пришло уже с годами.