Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию: путь длиной в пятьдесят лет

А еще пришло заказанное заранее оборудование для кино-фото лаборатории: фотоаппараты, фотоувеличители, даже одна 16-ти миллиметровая кинокамера с запасом кинопленки. У меня до нее руки так и не дошли, но нашелся энтузиаст кино, который быстро освоил ее и согласился снимать эпизоды из жизни города для истории. Пусть останется летопись стройки, чтобы знали и помнили.

И, наконец, главный сюрприз для местных жителей – студенты трех главных творческих вузов страны. О студенческих бригадах было договорено еще в Москве. И вот первой прилетела бригада Московской консерватории. Альтистка Галка, нежная душа, русая красавица с обложки журнала «Огонек», сдержала слово. Привезла с собой музыкантов и музыковедов, будущих знаменитостей в нашу глухую степь.

– Вот и мы! А ты не верил! – торжествовала она. И плавилось солнце в дрожащем от жары воздухе. Мы трясемся в автобусе по пыльной дороге в Джаны Тас, где шахты. Надев каски, спускаются консерваторки в клети, пригнувшись, осторожно оглядываются в темном и душном шурфе. Экскурсия перед концертом для душевной настройки. В обеденный перерыв в столовой собираются сто или больше шахтеров. Вместо академической лекции о творчестве Бизе или Чайковского Галка, на которую не отрываясь смотрят заскорузлые мужчины, говорит по моей просьбе всего несколько слов:

– Сейчас будет чудо. Вы просто слушайте и молчите. Обязательно молчите. Не отвлекайтесь.

И мелодии Сарасате из божественной скрипки юного Андрюши Корсакова полились в сердца, открытые ожиданием. Вот, клянусь, ТАК эти здоровые мужики слушали музыку первый раз.

А за музыкантами месяц спустя прилетели и вгиковцы, привезли с собой лучшие фильмы. Один из них был мой любимый «Девять дней одного года». О физиках ядерщиках, жертвующих личным, любовью и даже жизнью ради науки. Честный такой фильм, со Смоктуновским и Баталовым, интеллектуальный коктейль для любителей. Я еще подумал, поймут, не поймут. Дискуссию после просмотра вел Юра Гусев, комсорг ВГИКа с той же фамилией, что у героя Баталова. Он начал было длинно подводить к модной теме споров между физиками и лириками о научно-технической революции и ее последствиях для человечества. И тут вдруг раздается голос из зала:

– Ты киновед, да? Ты нам лапшу на уши не вешай. Мне завтра не к синхрофазотрону, а к лопате с утра вставать! У вас своя жизнь, у нас своя. И не надо ля-ля про высокие материи.

– Но вы же хотите видеть свой завтрашний день, правда? Вы же строите город будущего! – нашелся Гусев. И смотрит на меня.

А ему снова из зала:

– Мы бы построили, да только то раствора нет, то инструмента, то воды вообще. Стоит стройка. Что от нас зависит? Ничего!

Теперь уже я смотрю на Юру. Вступить или промолчать? Вместо обсуждения высокого искусства началось обсуждение низких истин жизни. В принципе мне это нравится. Пусть выкручивается, а я поучусь. Но по мере того, как обсуждение проходило и после других фильмов – «Я шагаю по Москве», «Коллеги», «Все остается людям» и «Когда деревья были большими», мной овладевало ощущение какой-то неловкости перед людьми, сидящими в зале, настолько разительным мне казался разрыв между этими прекрасными фильмами и нашей жизнью. И когда Юра предложил мне вести обсуждение, я отказался.

Юра Гусев, после дискуссии.

Гусев еще попросил меня помочь провести социологическое исследование. Что здесь читают, смотрят, слушают? Какие духовные запросы, чем живут, во что верят? Народ наш молодой, запасы впечатлений школьные, любят песни, смотрят, что дают, без разбору, как и едят. Кстати, отвечали охотно. Даже о том, о чем не спрашивали. Кто-то об отсутствии воды для промышленных нужд, кто-то про то, что комбинат вообще не по тем чертежам строится. Ответы анонимные, короткие.

Про комбинат я как раз тогда и узнал, что строят его по чертежам другого завода, что за Полярным кругом. Только тот комбинат перерабатывает хибинские аппатиты. А у нас фосфориты. Может, оно и так сойдет, кто его знает. Говорят, что аппатиты, что фосфориты, почти одно и то же. Зато сдадим раньше срока, премии там, награды. Это важнее.

Событие! К нам пришел своим ходом из Москвы голубой агит-автобус «Красная гвоздика». Радости-то сколько! Но почему гвоздика? Мы хотели «Алые паруса». Долго спорили, доказывали, бились с Горкомом партии, куда на баланс был поставлен этот автобус, чтобы переименовать. Сколько энергии было потрачено, мы шли на принцип. И добились!

Из тех питерских «тунеядцев» нашелся стиляга с правами, говорит, папину машину водил. Теперь у него целый автобус. Ничего, в степи светофоров и гаишников нет, пусть водит. На автобусе ездили на шахты, на стройку, к пастухам, пели песни под гитару, читали стихи Ахмадулиной и Евтушенко, танцевали девчонки «Калинку» в концертном исполнении.

Но главное все же это наши репетиции. Народ подобрался отличный, главное все такие умные, веселые, не хуже, чем в одесском Дворце студентов. Вечером раз девчонка запела так, что воздух степной зазвенел. Высоко уходил звук, к звездам. Да что там столичные… Казах появился среди нас с домрой, кажется. И все обалдели. Так звучали странные, монотонные мелодии. Степь их услышала сразу, а мы, русские, вслед за ней. Здорово, когда душа поет, хоть в степи, хоть в море, хоть в городе. В море, правда, не пелось…

А один стихи стал читать, тихо так, как бы незаметно:

Ну, я вздрогнул. Он глянул на меня, остановился:

– Что, нельзя?

Я просто продолжил:

Он закончил тихим, глубоким, как будто уходившим в сухую землю под ногами голосом: