Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию: путь длиной в пятьдесят лет

Тогда-то я и узнал, что как раз в это время двадцатидвухлетнего Иосифа Бродского осудили тоже, как и их, за тунеядство, и сослали. Но не к нам, а на пять лет в Архангельскую область, в глухую деревню.

Мы сидели у общежития всю ночь и говорили, говорили. Водка из горла и обжигавший «Беломор» без фильтра. Были такие папиросы. Пачку за пачкой, не тормозя. После той ночи я и бросил курить… О чем говорили? О Достоевском и Маяковском, о Таганке и Современнике, о том, что такое ложь, и что такое правда, о верности и о предательстве, об идеалах и о будущем, о дружбе и о любви, о своем пути и о смысле жизни здесь и сейчас… Да мало ли о чем можно говорить выпивши, ночью в тысячах километров от всякой цивилизации? Такой был момент истины.

А утром именем комсомола снова шли выбивать у комбината и у Горсовета помещения под библиотеку, под изостудию, требовать открытия еще одного детского садика, музыкальной школы, филиала ВУЗа. Тогда, общаясь с руководством города, мы постепенно поняли, осознали, что старшие товарищи не плохие люди, просто их руками партия продолжает воевать. Не жить, а именно воевать за выполнение своих решений, за перевыполнение планов, требуя беспрекословного подчинения – все, как на войне. А мы хотели мира, любви и радости от труда и жизни. Мы ж свободные люди…

Хорошие люди есть везде. Надо их только найти.

Было мне тогда двадцать четыре года. Еще или уже? Мы сидели у костра, я травил морские байки про Бразилию, Японию, Сингапур, про штормы и штили, про гигантского грифа, залетевшего на нашу палубу с близкого берега Западной Африки, про летающих рыб и жадных акул… Потом кто-то тронет гитарную струну и запоет голосом Булата «Последний троллейбус»… Какие яркие звезды здесь над головой…

Может это и есть счастье? Здесь, с вами, ребята. И такими понятными казались нам слова Назыма Хикмета:

…Если я гореть не буду,

Если ты гореть не будешь,

Если мы гореть не будем,

Кто ж тогда развеет тьму?

Тихой лунной ночью шли мы с репетиции. Ночная степь пахла сухими цветами. Вдруг сзади сгустилась опасность. За спиной нарастал глухой топот. За нами гнались?

– Бежим! – выдохнул я, и мы понеслись. Злая, тупая темная сила догоняла. Дышала в спину. Кто? За что? Я сбросил вьетнамки. Сзади чем-то больно полоснуло по шее. Челюсть хрустнула. Зубы? Не оглядываясь, впрыгнул в дверь общежития и успел захлопнуть ее перед разъяренной темнотой.

В госпиталь, куда меня положили с выбитыми солдатской бляхой зубами и рассеченным затылком, пришли стройбатовцы извиняться. Оказывается, они искали курда, который изнасиловал невесту одного из них. Про местных курдов я еще не то слышал. Здесь их целое поселение. В армию их не берут, они не граждане СССР. Они охотятся за русскими девушками, ибо по их законам ребенок, рожденный от курда, считается курдом. Так они пополняли убыль своего народонаселения. Красавцы входили в женское общежитие, запирали дверь и начинали по очереди оплодотворять всех. Одна вскочила на подоконник:

– Не подходи, выброшусь!

Он подошел. Я видел кровавое пятно под этим окном. Их даже не судили. Откупились, говорили знающие люди.

Жили рядом с нами в Каратау и переселенные народы: немцы с Поволжья, чеченцы, почему-то даже греческие колонисты с паспортами своего греческого королевства, наезжали трудолюбивые китайцы, свободно пересекавшие границу в поисках жизненного пространства и работы. Но заметней всех были красавцы курды. На стройке же комбината по переработке фосфатного сырья в минеральные удобрения в основном трудились российские романтики вперемежку с сосланными тунеядцами.

Между тем отношения с Горкомом партии и дирекцией комбината обострялись. Мешали мы, видимо, своей активностью выполнять им решения партии. Вот зачем, спрашивается, ставит комсомол на бюро Горкома партии вопрос ремонта клуба «Горняк»? Предлагаем своими силами, народным методом починить крышу, передвинуть стены и добавить комнаты для кружковой работы. Ну, это же отвлекает руководство от основных задач строительства! Я вижу, членам бюро как-то даже неловко серьезно слушать эти маниловские планы. Они сокрушенно разводят руками:

– Не Горком решает, товарищи комсомольцы! Может быть… если комсомол напишет письмо в ЦК КПСС… И в Совмин Казахстана… Ваши предложения, например, «О постановке культурно-массовой работы и культурного строительства в Каратау». Пусть выделяют дополнительные средства, и мы тогда и архитектурный проект закажем, и все построим. С вашей помощью… Эх, мОлодежь!…

Ну, раз так, мы не против, готовим письмо, где кроме критической части предлагаем план не только ремонта клуба со сценой для народного театра, но и строительство спортзала, водной станции на озере, открытия городской библиотеки, музыкальной школы. Если уж писать, так писать, правда? Отправляем в Алма-Ату, копию в Горком партии.

Ждать пришлось не долго. На письмо почему-то откликнулся секретарь ЦК комсомола Казахстана Амангалиев. Приехал сам на машине из Алма-Аты:

– Я за тобой. Выступишь на Пленуме ЦК комсомола со своим предложением. Посмотрим, что из этого выйдет.

После выступления в школе

Гнали ночью по извилистой дороге, чуть не слетели в какой-то кювет на повороте, но поспели прямо к началу. Видно, решение принимали в последний момент. Вышел на трибуну, глянул в полный зал представителей казахского комсомола, вспомнил свою речь на бюро одесского Горкома… И понесло. Говорил о том, что выполняя важные задания партии надо учитывать, что война кончилась, что мы теперь работаем не ради победы, а ради счастья, простого человеческого счастья. Что молодежь, приехавшая на стройку со всей страны, может и хочет служить родине и партии, но в человеческих условиях. Что-то такое и дальше в том же духе. Зал слушал напряженно, в полной тишине. Аплодисментов на этот раз не было. Никто не улыбался и не пожимал руку. Только Амангалиев подошел и сказал тихо:

– Молодец. Но сейчас лучше езжай обратно. Обсуждения не будет. Без оргвыводов. Вот билет на поезд.

Через неделю я узнал, что на меня в КГБ пришла анонимка. Майор особист вызвал к себе и показал бумагу.