Валерий Кормилицын - Держава

«Как, убиты? – дошло, наконец, до Рубанова. – Зачем убиты!?»

– Панфёр, помоги подняться, – подошёл и встал на колени перед отцом Захарием, услышав слабый стон, а затем, сквозь стиснутые от боли зубы, шёпот:

– За грех убийства Господь покарал, – несильно сжал он ладонь Акима. – Не должно священнику человека жизни лишать, даже если тот и враг, потому как не воин я, а священнослужитель, – замолчал, потеряв сознание, отец Захарий.

– Да где санитары? Панфёр, живо санитаров сюда, – на коленях передвинулся к лежащему неподалёку офицеру-штабисту: «А вот подполковник точно мёртв, – бережно закрыл ему глаза, удивившись улыбке на синеющих уже губах. – А на мне только синяки, ушибы и ссадины, – поднялся на ноги. – Господь знает, кому время пришло, а кому – нет, – медленно, опираясь на подобранную палку, побрёл, перешагивая через колючую проволоку и обходя убитых павловцев, к занятым его батальоном немецким окопам, мимолётно отметив, что фрицы не поленились накрутить восемь рядов колючки на аккуратно оструганные колья. – Много к Гришке Зерендорфу нынче павловцев придёт, – глядя на мёртвые тела, с горечью подумал Рубанов. – Недаром он головой качал».

Пока немцы не опомнились, так же медленно шагая и опираясь на палку, повёл батальон занимать вторую линию вражеских траншей. К его удивлению, немцы особого сопротивления не оказали, и как только наступающие сделали проходы, порезав сохранившиеся остатки развороченной русской артиллерией колючей проволоки, дружно отступили, не доводя дело до рукопашного боя с гвардией.

«Ну и воинство у меня, – разглядывал мокрых и грязных солдат Рубанов, многие из которых были без утерянных в болоте сапог. – Видимо, своим непрезентабельным видом оказали на противника деморализующий эффект, коли тот поспешно вторую линию окопов оставил».

– Махлай, связь наладил?

– Так точно, вашвышбродь. Аппарат фунциклирует.

– Набери тогда командира полка. Ваше превосходительство, основная позиция противника прорвана, – доложил генералу о потерях и боевой обстановке на данное время. – Дмитрий Дмитриевич, сапоги срочно нужны и форма. Батальон на нищих оборванцев похож, а не на гвардейцев, – закончил доклад, попытавшись затем пообщаться с Гороховодатсковским, но традиционно нарвался на Семёновский полк.

Трубку взял, как водится, бывший рубановский учитель.

– Приветствую вас, Африкан Александрович. Как дела?

– Здравствуйте, Аким Максимович. Дела не очень. Наступление захлебнулось в одном из рукавов Стохода. Отрицательную роль играет практически полное отсутствие тяжёлых калибров артиллерии, а их пушкари в данный момент безнаказанно громят занятые нами две линии окопов, и вдобавок создали огневую завесу между первым эшелоном атаки и подходящими к нам резервами, не подпуская их на усиление ударных батальонов. Как я понял, эта тактика оказалась большой неожиданностью для командования. Иван ранен…

– Бог мой. Тяжело?

– Жить будет. Мужик здоровый. А нам с Шамизоном – хоть бы хны. Нет, вру. Яков Абрамович насморк подхватил, ноги промочив, – добродушно хихикнул учитель. Вы как?

– Аналогично! Синяки, ссадины и насморк. Ну, всего хорошего, господин подпоручик.

До Гороховодатсковского Аким дозвониться так и не сумел.

Ранним утром по занятым павловцами окопам интенсивно заработала германская артиллерия, применив ту же тактику, о которой говорил Афиногенов. Блиндажей на позиции немцы возвели мало, и укрыться от огня вражеских батарей было весьма проблематично.

Сапёры за ночь чудом успели замостить на болоте гать из хвороста и досок, по которой артиллеристы сумели переправить целый дивизион.

К огромнейшему удивлению, нет, даже потрясению Рубанова, руководил переправой по «Калинову мосту» никто иной, как граф Игнатьев.

– Сергей Рудольфович, – обнял улыбающегося товарища Аким, – ты, гляжу, уже ни только герцог, но и полковник, с чем тебя от души поздравляю.

– Я тебя тоже, дружище, с тем же славным чином. Как там, у Горького: полковник – это звучит гордо. А удивляться здесь нечему. Мы, Игнатьевы, кругом. Для тебя же не секрет, что вашим штабом руководит генерал Игнатьев…. И мы с ним не однофамильцы… Вот и воспользовался родственными связями, дабы попасть поближе к Павловскому полку, чтоб подсобить дружище Рубанову, – загоготал Игнатьев, похлопав опешившего гвардейца по плечу.

– Да не тому я поражаюсь и дивлюсь, а что Максима Горького читать стал, вместо того, дабы горькую пить.

– А для чего же в Пажеском корпусе алфавит запоминал? До вечера, дружище.

Следом за артиллеристами, к Павловскому полку, по необстреливаемому фрицами болоту пробрались интендантские чиновники, доставив целый обоз с формой и сапогами.

В полдень обстрел прекратился.

– Гансы тоже люди, и понимают, что нам пожрать надо и сапоги с гимнастёрками примерить, – сделал умозаключение Сидоров, взяв раздачу формы в свои фельдфебельские лапищи.

– Раньше мы между собой называли Безобразова «Бэбе ». Новое поколение офицеров уважительно величают его «Воеводой», – сидя в блиндаже с Игнатьевым, довёл до его сведения псевдоним главного гвардейского военачальника Рубанов.

– Кстати, Аким, недавно встречался с господами Дубасовым, – хмыкнул граф, – и Серёжей Антоновым. Обещали, как наступит на фронте затишье, навестить нас. Их часть расположена неподалёку. А про тебя говорят, что героический подвиг совершил, на ворованном «Мерсе» разъезжая и по гансам из пулемёта постреливая.

– Не ворованном, а конфискованном. На самом деле, всё намного грустнее. Товарищ при этом погиб. Как говорят солдаты: одному крест на грудь, другому крест на могилу. Как соберёмся, помянем ушедших…

Ещё неделю русская гвардия вела тяжёлые бои, но не сумела форсировать Стоход.

В двадцатых числах июля наступило недолгое затишье, и Рубанова навестили друзья-однокашники.

Как положено гостеприимному хозяину, Аким встретил гостей перед входом в блиндаж, планируя церемонно и великосветски раскланяться, намекнув этим шутливым поступком, что он гвардеец, а не какая-то там армейская крупа, но увидев друзей, расчувствовался, и бросился обнимать.

– Вы не представляете, господа, как рад вас видеть.

– Ты не поверишь, Аким, – помял его спину Дубасов, – как счастлив размять слабые твои косточки.

– Или вывихнуть руку, – продолжил его мысль Рубанов, – здороваясь и похлопывая по плечу Антонова.

– Игнатьев, чёртов паж, дай я тебя обниму, – развёл в стороны руки Дубасов.

– И на войне бывают приятственные минуты, – забасил артиллерист.

Начинало темнеть. На позицию подъехали кухни и наступила ротная суета – нижние чины подходили к ним с котелками, громко переговариваясь и не обращая внимания, что в нескольких сотнях шагов от них находятся враги, со стороны которых донеслась музыка и гортанные голоса затянули германский гимн.