Валерий Кормилицын - Держава

– Каких, например? – несколько остыв, поинтересовался Антонов, приведя полковника в некоторое замешательство.

– Да на многих, Сергей Васильевич, – поставив бутылку, ответил ему Рубанов. – Можно было развить победу генерала Сахарова под Бродами, где Одиннадцатой армией, судя даже по газетным репортажам, взято в плен более двухсот офицеров, и нанесён урон противнику в двадцать тысяч личного состава.

– Так и гвардия взяла в плен двадцать тысяч человек и захватила у врага пятьдесят шесть орудий, – спокойным уже голосом произнёс Антонов. – Вот и сражайтесь дальше, развивая первоначальный успех.

– Извини, Сергей, но в данном вопросе, на мой взгляд, прав Амвросий Дормидонтович. Мы не лягушки по болотам лазить, добро бы, была в этом острая необходимость. Можно перебросить силы и развить наступление на фронте расположения Девятой армии Лечицкого, которая в боях пятнадцатого июля взяла восемь тысяч пленных, более двадцати орудий и около сотни пулемётов. Я смотрел по карте. Отбросив врага шестнадцатого июля, командующий армией прекратил наступление, озабоченный накоплением противника в Карпатах против своего слабого левого фланга.

– Ну, все вы тут в гвардии стратеги, господа, только Ковель взять не в силах. Разрешите откланяться… Дела, – коротко кивнув, вышел из блиндажа, расстроив компанию и внеся душевный разлад в когда-то сплочённые ряды выпускников Павловского училища.

– Пойду, Антонова догоню и чарку-гренадёрку в подарок передам, чтоб вспоминал о Павловском военном училище, – заспешил к выходу Рубанов.

– Чего-то не понял? – впервые в жизни растерялся Дубасов. – Поссорились что ли? Этого нам только не хватало… Причём не с пажом, а между собой. Давайте лучше выпьем, господа, – невесело произнёс он. – Не ожидал я такого печального финала встречи, – выпив, поднялся с места. – Разрешите откланяться, друзья. Может, когда-нибудь ещё раз встретимся, – как-то неуверенно произнёс он, поправляя портупею.

– Виктор, ты тоже уходишь? – влетел в блиндаж запыхавшийся Рубанов. – Очень жаль. Тогда прими от меня на память чарку-гренадёрку. А эту – тебе, Амвросий Дормидонтович. Последнюю, четвёртую, оставлю себе, а пажу…

– Фигу покажу, – срифмовал тот, немного развеселив товарищей. – Что-то не заладилась встреча. А я ведь попрощаться зашёл, – пожал руку Дубасову. – Скоро во Францию мой дивизион отправят. Да-да, – улыбнулся Акиму, пожав его руку. – Родственные связи. Надумал поглядеть, как их генералы своими лягушатниками руководят…

– Знаешь что, граф, прими от меня в подарок подстаканник. Будешь в Париже чай пить, глядишь, и меня вспомнишь, – обнял Игнатьева.

– Вот так и расходятся стёжки-дорожки, – вздохнув, произнёс Гороховодатсковский. – Павловский полк за июль тысячу бойцов потерял, – видно, продолжал мысленно спорить с Антоновым.

– Теперь тысяча свечей засияет в нашей полковой церкви, – перекрестился Аким.

– Какая тысяча свечей? – не уразумел лирического настроя товарища Гороховодатсковский. – А вся гвардия потеряла тридцать тысяч личного состава, – ахнул он, на минуту представив огромное гвардейское кладбище и осознав слова Акима о тысяче свечей…

В этот день, 30 июля, приказом Ставки гвардию передали Западному фронту, официально переименовав в Особую армию, а в середине августа, сняв Безобразова, Ставка назначила на должность командующего войсками Особой армии генерала от кавалерии Василия Иосифовича Гурко.

– Брат его очень хвалил, – делился впечатлениями от смены власти с Гороховодатсковским Рубанов. – Три года Первой армейской кавалерийской дивизией командовал. Той самой, куда гусарский полк Глеба входит.

– Дутая величина, – вступил в полемику нервный после спора с Антоновым Амвросий Дормидонтович. – Читывал в прессе, что в марте сего года, его Пятая армия, коей тогда руководил, приняла участие в наступательной операции по прорыву эшелонированной обороны противника.

– О неудачной Нарочской операции Северного и Западного фронтов тогда много писали.

– Прорвать оборону врага этот хвалёный твоим братом генерал не сумел, положив в боях около сорока тысяч человек. Нет, лучше Бэбе командира не будет. А отстранили его Алексеев с Брусиловым, чтоб обелить себя, напрочь забыв, что наш Воевода перед началом операции протестовал из-за гибельного участка, выбранного высокопоставленными генералами для наступления войск гвардии. Вот генерал-адъютант Алексеев и затеял расследование о причинах провала наступления, тактично замолчав личное авторство этой драматической эпопеи. В общем, наше высшее командование вырыло для гвардии под Ковелем братскую могилу. Не пойму только – по своей неспособности… Или умышленно.

– Ну, ты скажешь, Амвросий Дормидонтович. Зачем Алексееву с Брусиловым умышленно гвардию губить?

– Да чтоб некому, в случае чего, императора было защитить. Загубили опору российского престола и монарха.

– В их преступный умысел я не верю. А Безобразова, на мой взгляд, сняли за то, что в ходе операции начальник штаба Верховного, Алексеев, получая сведения о неудачах прорыва вражеской обороны, приказал Бэбе спешить кавалерийские дивизии и бросить их в бой. Тут нечего сомневаться, что ожидало бы в этом случае кавалеристов. Отлично сознавая это, наш генерал не выполнил приказ начальника штаба. Пожертвовав карьерой, спас гвардейскую конницу. Одно дело – преследовать врага на участке, пробитом пехотой в неприятельской обороне, другое – в пешем порядке штурмовать неприступные позиции врага, где буксует даже обученная гвардейская инфантерия и пехотная армейская крупа полковника Антонова. Как сказали, Алексеев доложил царю: «Вот видите, Безобразов со своей гвардией ничего не сумел сделать…», представив его главным виновником провального наступления и огромных потерь.

– Чтобы там не говорили, но верная воинскому долгу гвардейская пехота шла в наступление с потрясающим хладнокровием, проявляя презрение к смерти и традиционный русский героизм. А неудачи – на совести не солдат и офицеров, а наших бесталанных генералов. За версту же видно, что подготовка Брусиловым июльского наступления на Ковельском направлении намного, в тактическом плане, слабее того комплекса мероприятий, которые он провёл перед началом Луцкого прорыва двадцать второго мая.

4 августа генерал Брусилов выпустил директиву, из которой следовало, что на 16 число назначено наступление. 21 августа генерал Каледин вёл тяжёлые бои с австро-германскими войсками, но третье Ковельское сражение имело тот же результат – 8-я армия не сумела продвинуться вперёд.

Наиболее удачно из войск Юго-Западного фронта действовала 7-я армия генерала Щербачёва. Начав сражение «на двух Липах», русские войска продвинулись вперёд, не дойдя всего полверсты до железнодорожной станции Галича. При этом 10 русских пехотных дивизий разгромили 14 неприятельских: 7 германских, 5 австро-венгерских и 2 турецких.