Валерий Кормилицын - Держава

В блиндаже командира 2-го батальона Гороховодатсковского вкусно пахло жареной уткой, но сам он был хмур и насуплен.

– Что Амвросий, ты не весел? Буйну голову повесил? Али гостю ты не рад? – пожал руку сияющему улыбкой командиру 3-го батальона капитану Ляховскому. – Никита Родионович, какая кручина повязала храброго витязя?

– Неудачный поход в баню Стрелков Императорской Фамилии, по иронии судьбы, расположившихся по соседству с его батальоном.

– Неваляшки не досталось? – сделал предположение Аким: « Все по парам, погляжу – не женат лишь я хожу», – немного разгладил стихотворной строкой хмурое чело товарища.

– Хуже. Помывшись, Амвросий Дормидонтович вышел в предбанник, и в темноте, с пьяных глаз, думая, что на полу пушистый коврик, вытер ноги о лежащую у скамьи собаку их командира полка…

– Так, Ляховский, хватит куражиться… Ведь столь беспардонно обсуждаешь ни кого-нибудь, а своего старшего полковника, – захромал к столу Гороховодатсковский. – Подозреваю – генерал-майор Шевич пожаловался командиру Стрелков за полученное от меня внушение… Вот тот и натравил своего пса… Как я ненавижу этих собак… Особенно после командировки в Питер.

– Так вызови псину на дуэль, – захохотал Рубанов, доставая из кармана шинели чарку в виде Павловской гренадёрки, продекламировав:

Но настал час сегодня для песен,

И пришёл той кручине конец,

Наш Амвросий по-прежнему весел –

Неваляшку ведёт под венец…

сумел всё же развеселить мрачного друга, вызвав на его лице улыбку.

Выставив вторую такую же стопку, несчастный страдалец добродушно уже пробурчал:

– А циничные капитаны пусть из кружки водку пьют, ибо не доросли ещё до гренадёрской стопки. За семнадцатый год, господа! – под звуки винтовочных выстрелов в ночное небо наступившего года, выпили водку офицеры. – Второй тост – за победный год для русской армии… Штаб Брусилова разослал по частям Юго-Западного фронта поздравительные открытки, – вытащил из кармана мундира почтовую карточку, и зачитал слова командующего: «Я лично, как по имеющимся в моём распоряжении сведениям, так и по глубокой моей вере, вполне убеждён, что в этом году враг будет окончательно разбит!» – Господа офицеры… Гип-гип:

– Ура-ура-ура! – дружно прокричали они.

Ранним новогодним утром германская артиллерия обстреляла деревню Свинюху.

– Дают знать, что застолье пора заканчивать, – высказал свою точку зрения Гороховодатсковский.

– Вредные какие… Узнали, что нам хорошо и решили настроение подпортить, – пришёл к умозаключению Ляховский.

– Сейчас наши похмельные пушкари с высоты «триста двадцать» по ним долбанут, – предсказал дальнейшее развитие событий Рубанов. – Мало гансам не покажется, ибо артиллерийский штабс-капитан дотошный и педантичный малый, – стал собираться «домой» в «Аптекарский переулок».

Так оно и получилось.

Четыре трёхдюймовки во всю «работали», посылая снаряд за снарядом в сторону врага.

– Осемь-два, осемь-два, робяты, – прижав к уху телефонную трубку, весело кричал, высунувшись из блиндажа Махлая, что на «Миллионной улице», артиллерист-наводчик, припёршийся в гости с «Трёхдюймового переулка». – По свои-и-м – огонь! – развеселил он телефонную команду и денщика Митьку.

Петербуржцы Новый год встретили ни так романтично и весело, как армейцы.

Столица кипела интригами, сплетнями, слухами. Словно зрители в театре, все с интересом ожидали революцию, трепеща в душе и внутренне любопытствуя: «Какая она из себя? Наверное, бесконечные карнавалы, салюты, балы и море шампанского», – млело от ожидания интеллигентное общество.

Высший свет захлёбывался коньяком и разговорами о высылке великого князя Николая Михайловича, обвиняя в этом, ясное дело, царицу.

Будоражил нервы знати и Новогодний Высочайший приём, на котором государь милостиво поговорив с французским послом Палеологом, подойдя к Бьюкенену, сказал ему несколько нелицеприятных фраз, отчего тот смутился, покраснел и, вынув из глаза монокль, принялся полировать его носовым платком, искоса наблюдая за русским императором, дружески беседующим с румынским дипломатом.

Немного придя в себя, но всё ещё сконфуженный и обескураженный, сэр Джордж шепнул Палеологу:

– Николай Александрович поставил мне в упрёк, что посещаю его врагов, а чуть подумав, он уточнил: «Вы не посещаете, а сами принимаете оппозиционеров в своём посольстве».

Другой острой темой, коей по секрету поделился с Гучковым толстяк-Родзянко, а тот со всем Военно-Промышленным Комитетом, Красным Крестом и высшим генералитетом, был приём, оказанный великой княгиней Марией Павловной председателю Госдумы.

Посетовав на тяжёлую жизнь, нелады в стране и желание венценосцев заключить сепаратный мир с Германией, она неожиданно пришла к выводу, что во всём виновата императрица и её следует ликвидировать либо физически, либо заточить в дальний монастырь, а Николая отлучить от власти и посадить в Петропавловскую крепость.

«Ваше высочество, – несколько обелил себя Михаил Владимирович, с уверенностью предполагая, что слухи об аудиенции дойдут до ушей императора, – позвольте считать, что этого разговора и вашей обмолвки не было», – церемонно откланялся он, вскоре произведя третью сенсацию, а по мнению многих – явный «гаф», ибо встретившись во дворце, демонстративно не подал руки Протопопову, когда тот подошёл поздравить с Новым годом.

Высший свет, в отличие от образованного общества, считал, что Родзянко поступил непочтительно к тому высокому месту, где позволил себе эту бестактную, некультурную выходку. Даже дворцовые лакеи и камердинеры, не говоря уже о скороходах, брюзжали, находя, что толстяк не умеет держать себя во дворце: «Привык, пёс, в Госдуме с депутатами собачиться…»

«Во истину тёмные дела творятся, – отодвинув в сторону документы, грустно размышлял Верховный главнокомандующий и государь Всея Руси, сидя за столом в кабинете Александровского дворца. – Не припомню столь беспокойных и нервных Рождественских праздников то ли из-за дерзкого убийства Распутина, который умел своей молитвой останавливать кровотечения у Алексиса, то ли из-за того, что потеряв молитвенника, так страдает жена, то ли из-за свары среди родственников. Впервые мы с Аликс не поздравили их, и не отправили рождественские подарки, – резко поднявшись, сцепил руки за спиной и не спеша пошёл к окну. – Зима… – глянул на расчищенные дорожки сада. – Рождество… Вот вам всем, – вспомнив, что когда-то был гусаром-забиякой, сложил кукиш и поднёс его к испещрённому морозом стеклу. – Не возьмёте, пока армия за меня… А в апреле начнём громить Германию, России отойдут проливы и Царьград, тогда общество и замирится», – взбодрив себя, подкрутил усы и набил пенковую трубку турецким табаком, присланным когда-то султаном.