Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

– Вот как, выходит, что Мари – колдунья, но добрая, или по молодости не научилась еще силу свою во зло обращать.

– Не научили… – поправил Мишель. – Где она?

– Да спит, – Жак махнул рукой назад. – Намаялась вчера, когда за вами ухаживала. Уж вас и рвало, и бредили вы, все кого-то выпустить просили… Лучше и не вспоминать!

– Паука, – чуть слышно произнес Мишель, вспоминая, как чьи-то руки (нет, это были, без сомнения, руки Мари) коротким усилием раздвинули череп, и паук выбрался на свободу, унеся с собой свою стальную паутину, а потом сдвинули обратно.

Мишель вновь предпринял попытку приподняться, но стена перед ним резко качнулась.

– Лежите, лежите! – засуетился Жак, укладывая Мишеля обратно на подушку. – Вам совсем нельзя двигаться, понимаете, совсем! Так сказала Мари. Она еще оставила какой-то настой, будете пить?

Мишель коротко кивнул, и Жак принес глиняную кружку.

– Мари велела пить медленно, очень маленькими глотками, – увещевал Жак, осторожно вливая Мишелю в рот из ложки горькую беловатую гадость. Мишель мучительно кривился и передергивался от отвращения, но пил. Некоторое время он лежал неподвижно, едва дыша, чтобы не всколыхнулась опять тошнота, и, убедившись, что на этот раз выпитая жидкость достанется ему, а не деревянной кадке, глубоко вздохнул.

– Мари велела… – усмехнулся одним уголком рта Мишель. – Ты, я смотрю, у нее на побегушках, а, Жак?

– А коли дело говорит, то почему бы и нет? – подхватил его незлую издевку Жак. – Ну, ваша милость, вы шутить начали, значит, на поправку пойдете!

– А я и на собственных похоронах шутить буду, – вздохнул Мишель.

Весь день Мишель пролежал в постели. Это обстоятельство невероятно злило его: первый настоящий поединок, не игрушечные турниры с соседскими баронетами, а честный бой… и на тебе, по нужде без посторонней помощи не сходить! Позор! Но как не распекал он себя за немощность, все попытки самостоятельно передвигаться заканчивались приступами головокружения, а иногда и рвотой. После таких неудач Мишель впадал в злобную раздражительность, рявкал на Жака и отказывался пить отвары Мари, один противнее другого, которыми она его добросовестно пичкала. К концу следующего дня он уже мог вставать сам и решительно отказывался от услуг Жака – перебирая руками по стенке, выходил во двор самостоятельно.

Постепенно прояснялась память, словно облака с неба после грозы, сходили с прошлого темные пятна. Всплыла из забвения и небывалая ночь снов наяву. Обнаружив это воспоминание, Мишель по-прежнему не знал, было это на самом деле или являлось лишь отражением мыслей Мари в его воображении. Да и вообще такие сны бывают от длительного воздержания, чего в жизни Мишеля отнюдь не наблюдалось. Он хорошо помнил яркую нравоучительную проповедь отца Фелота, которую он сам же позже назвал «нраворастлительной» – реакцию на первое признание Мишеля в грехе прелюбодеяния. В ней, в числе прочего, рассказывалось об искушениях, являющихся молодым монахам во снах, и Мишель только ухмылялся – конечно, будет тебе сниться, если годами плоть усмирять…

Нет, без сомнения, все было на самом деле, просто Мари опять скрылась под одной из своих личин – была сдержанно заботлива и холодна. Зачем? Разве он обидел ее? Или Жака смущается… Мишель твердо решил все прояснить.

Был теплый солнечный вечер, легкий ветер приносил запах холодной влажной земли и смолистый дух раскрывшихся почек. Деревья и кусты покрылись нежной зеленой дымкой проклюнувшихся листков, между корней, как белые островки снега, виднелись подснежники, выросшие естественно, без колдовства… Мишель долго сидел у порога, прислонившись к дверному косяку, вдыхая свежий воздух и слушая возбужденный птичий гомон. Мимо него прошел в сторону сарая Жак со скребницей в руке, не забыв справиться о самочувствии и спросить, не надо ли чего. Подходящий момент… Мишель медленно поднялся, переждав головокружение, поплелся к постели. Когда, спустя некоторое время Мари вошла к нему с очередной порцией пахучей травяной смеси, Мишель протянул руку и положил ладонь на талию девушки. Та вздрогнула, резко отстранилась, расплескав питье, и глухо проговорила:

– Сир, я вижу, вы совсем поправились…

– А что такое? – невозмутимо спросил Мишель, поймав Мари за руку, попытался подтянуть ее к себе, но она вновь вырвалась, со стуком поставила кружку на табурет и убежала.

Вот змеюка! Мишель со злостью ударил кулаком по перине. «Ишь ты – пальцем тронуть ее нельзя. Да кто она вообще такая, чтобы ломаться тут передо мной, баронским сыном? Вот сейчас встану, схвачу в охапку да в постель, и пусть пикнуть попробует! Строит из себя сказочную принцессу, а сама в хлеву живет… Ух, ведьма, одно слово – ведьма!»

Немного поостыв и сделав пару глотков из кружки, Мишель направил свои мысли в иное русло. А что если Мари… стыдится, что ли, себя самой? Она необычна, не такая, как все, и, сознавая это, не хочет показаться обыкновенной деревенской девицей. Вот и обращаться с ней нужно иначе. Вдруг она сама – дочь благородного?

Мишель с интересом ухватился за эту неожиданную догадку. Такое вполне возможно – проезжал через лес какой-нибудь рыцарь, раненый или просто уставший, набрел на лесную избушку, где жила мать Мари, остановился у нее. Потом отправился дальше, а спустя положенный срок появилась на свет Мари. Вот откуда у нее такой независимый нрав, гордость, разумная речь – благородная кровь дает о себе знать. А я ее – в постель…

Мишель допил отвар, некоторое время полежал, прислушиваясь к шагам Мари за занавеской, и, наконец, решился позвать ее. Она сразу же вошла и остановилась, не приближаясь к постели.

– Мари, прости меня, – Мишель заговорил первым, потому что девушка сохраняла каменное молчание, ожидая его приказаний. – Я опять ошибся, ты ведь меняешься каждый миг…

– Не понимаю, о чем вы говорите, – пожала плечами Мари, наматывая на указательный палец кончик косы и не поднимая на Мишеля глаз. – Я простая крестьянская девушка…

– Да нет, – перебил ее Мишель. – Меня не обманешь. Думаешь, я ничего не помню? Как ты «рассказала» мне про свою мать – усыпила и приснила все, что не могла поведать словами; как пришла ко мне ночью, и что было потом. Или ты надеялась, что я забуду такое ? Зачем ты это сделала?

– Не знаю, – совсем тихо сказала Мари.

– Ну вот, – с легкой обидой в голосе сказал Мишель. – Ты же не безумная, в конце концов…