Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

– « Что ты там бормочешь?» – занятая мыслями о предстоящем ужине, мать едва ли слышала дочь.

– « Я? Ничего…, – бесцельно болтая кочергой в раскаленных углях, Христина постаралась придать своему голосу более равнодушный оттенок, – вот, вот приедет наш Магистратус, а отец, господин барон, и Альберт встретят его пьяными, и себя, и нас опозорят! А, уж коли Бальк расценит такой прием, как оскорбление, – жди и больших бед, и малых, и, даже не знаю еще чего! Стыд и срам!

– « Глупая девчонка! – Мадлена руки в боки наступала на дочь, – Что ты мелешь, пустоголовая?! Если я тебе кое-что заучить присоветовала: сказ о мужчинах, их количестве, и потребностях, – то это там действенно! Там, – за стенами замка! А здесь, – ни боже упаси! Ты меня поняла?»

Не смея поднять на мать виноватых глаз, Христина испуганно закивала в ответ

– « Нет, право, глупая ты! – заговорила подобревшим голосом, отходчивая Мадлена, – Наши мужчины в винный погреб спустились. Сейчас подадут к поминальному столу и Францию! И Италию! И Грецию!

…………………………………………………………………………………………

Генрих принес из погреба широкую, грубого плетения корзину, крытую мешковиной, бережно опустил ее на пол, рядом с креслом барона, недовольно глянул на жену, перевел взгляд на дочь, – обе прихорашивались, поправляли чепцы, оглаживали передники, пересмеивались…

– « Чего стоим?! – взбеленился Генрих, – Обе, что ли глухие?! Не слышали, как колоколец во дворе звенел! Магистратус с племянником приехали! Горячее бегом несите!

– « Ты на кого орать вздумал?! – не осталась в долгу Мадлена, разворачиваясь всем своим, тяжеловесным станом к мужу, – Пес шелудивый! Совсем нюх потерял!»

– « Вот чертова баба!» – опасливо косясь на жену, Генрих задом отступал к камину.

Мадлена смерила мужа презрительным взглядом, и вместе с дочерью величаво выплыла в открытые двери.

– « Нет! – сказал сам себе Генрих, когда женщины удалились, – Эту печку нельзя раздувать, не прикрыв заслонку. Опасно для жизни! Смертельно опасно!»

И засмеялся.

…………………………………………………………………………………………..

– « Ах, милый друг!» – задребезжал в коридоре знакомый тенорок Магистратуса, и его обладатель под ручку с бароном возник на пороге гостиной.

– « Соболезную! Соболезную от всей души! И вам, дорогой мой, – интимно пожимая локоток спутнику, Магистратус оборачивался через плечо к идущему позади него Говарду, жалостливо моргая, говорил проникновенно, – и вам, мой юный друг, искренне, искренне соболезную!»

Мраморно бледный Говард оживал, болезненно вспыхивал, в глубине его черных зрачков Магистратус уменьшался до размеров точки, и он почти вежливо кивал в ответ.

– « Апполон! Апполон! – восхищенно ахал Магистратус, и, поворачиваясь игриво тыкал пальчиком Эрвина в грудь, – Невероятно, мой друг! Ваш племянник вылитый вы в молодости!»

Теперь бледнел барон.

Начались рассаживания, и сразу стало как то шумно. Говард лично усадил вконец растроганного Балька рядом с дядей, а сам сел, напротив с Зигфридом и Лютером. Ближе к камину расположились Магистратус, Эрвин, Альберт и Генрих.

Мадлена внесла пузатую супницу с куриной лапшой, Христина свиной окорок в можжевеловой подливе и домашнюю кровяную колбасу с чесноком.

Лапша исходила ароматным паром, окорок аппетитно скворчал, от колбасного духа темнело в глазах и светлело на сердце…

Эрвин сорвал печать с самого большого кувшина, громогласно изрек, – « Херес! Испанское!» – и принялся одаривать легким, светлым вином всех страждущих.

Мадлена разливала лапшу, улыбаясь по-особому: широко, хлебосольно, Генрих резал окорок, а вослед ему и колбасу, торопясь, глотая слюну, Христина обносила всех хлебом.

Эрвин поднялся, держа чашу обеими руками, и сразу воцарилась тишина.

– « Брат мой любимый! – сказал барон нежно и проникновенно, – « Брат мой единственный! Спи спокойно! Память о тебе в наших сердцах!»

Мужчины молча, выпили.

Встал юный Говард, поднял свою чашу и тихо заговорил, – « Я приехал вчера… Я двенадцать лет был в разлуке со своим отцом.… Двенадцать лет без побоев и ругани…. Они ничего не изменили, – эти долгие двенадцать лет! Я увидел перед собой спившегося, жалкого, больного старика. Я бросился ниц, обливаясь слезами, в единственном желании: прижать его к своему сердцу, но он разом охладил мой пыл странной, страшной фразой, – « Не прикасайся ко мне ублюдок!»

– « Так он сказал…» – Говард облизнул пересохшие губы и смолк.

Тихо плакала Мадлена, сопел Магистратус, не решаясь приступить к еде…

Барон кашлянул, призывая племянника закончить свою речь более достойно. Говард вздрогнул, обвел присутствующих недоуменным взглядом, остановился на Эрвине…

– « Любовь отца! – сказал он с вызовом, не сводя глаз с побледневшего барона, – « Какая она, – любовь отца?! Я знал только любовь своего дяди. Он любил меня так, как, возможно умеет любить только самый родной человек на свете, радуясь вместе со мной моим первым шагам, и вместе со мной рыдая над моими первыми синяками. Жаль, что Эрвин не мой отец… Я бы жизнь отдал за такого отца!»

Говард залпом осушил свою чашу и без сил опустился на стул.

– « Я скажу, – подал голос Магистратус, вставая, – и я буду краток. Дань поминовения, – дань всепрощения, – он сурово поглядел на Говарда, – Надо простить твоего отца, мальчик мой! Надо! Земля ему пухом!»

И первым поднял чашу.

Эрвин немедля распечатал новый кувшин и торжественно объявил, – « Мадейра! *Куин-де-Фесса!* Самая сладкая лоза Атлантики! Прошу!»

Густой, рубиново красный напиток величественно заполнял пустые чаши, пряный нездешний аромат кружил головы…

Магистратус осторожно пригубил волшебное вино.

– « М-мм! – сказал он, сладко жмурясь, – Напиток богов!»

– « Ешьте лапшу, остынет! – жалобно всхлипнула Мадлена, – Окорок берите, колбаску!»

– « Не суетись! – обернулся на ее голос, заметно повеселевший Магистратус, – Все съедим! – он громко икнул, – И все выпьем!»

– « Мы, пожалуй, пойдем, – поднимаясь со своего места вместе с дочерью, Мадлена вспомнила, что на кухне и кастрюли немыты, и пол не метен.

– « Мадлена! Христина! – барон отодвинул недопитую чашу и встал из-за стола, – « Вам придется остаться! Дело, о котором сейчас пойдет речь, требует присутствия вас обеих! И, ради бога без слез, без истерик!»

– « И, главное, без паники…» – невозмутимо вставил Альберт.

– « А, что?! – перехватив сердитый взгляд барона, Альберт недоуменно пожал плечами, – Ведь именно после этих слов паника и начинается!»

– « Я попрошу тишины!» – Эрвин стукнул ребром ладони по столу, и, выпрямившись, одернул камзол.

– « Двое молодых людей, – негромко заговорил барон, – пришли ко мне лично, дай бог памяти, месяца три тому назад. Я упаковывал вещи, собираясь в очередную поездку, время поджимало, но они так расхвалили мою добродетель, что бросив все дела, я выслушал их просьбу с должным вниманием. Они были столь растеряны и напуганы, что я, проникшись сочувствием, клятвенно их заверил: « Как только вернусь обратно, дам этому, весьма непростому делу ход и самое достойное завершение! Увы! Обстоятельства сложились не в мою пользу, я отсутствовал непростительно долго, каюсь! Но данное мной слово сдержу! И обещание выполню!» – Эрвин перевел дух, готовясь к решающему шагу.