Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

В кабинет вошли сразу трое: Альберт, Зигфрид и Генрих, муж Мадлены.

Последний снял с пояса связку ключей и, почти бесшумно разложил ее на столе карточным веером… Эрвин пересчитал ключи, остался доволен, – и тут же к общей коллекции добавил еще два: один – старый, изъеденный ржавчиной, другой – массивный, в виде креста со змеиной головой, едва ли часто бывавший в употреблении…

«Винный погреб», – указывая на ржавый, молвил Эрвин, и перевел взгляд на змееголовый, – «Усыпальница!»

Генрих кивнул, ржавый немедля присоединил к общей связке, связку – к поясному шнуру, а змееголовый ключ крепко зажал в кулаке. Альберт и Зигфрид подпалили один за другим три факела, – и вышли из кабинета…

«– Как спуститесь в подвал, так по левую руку будут три двери, – напомнил барон Генриху, – ваша – крайняя!»

«– Понял, – буркнул Генрих и, забрав свой факел у Зигфрида, скомандовал, – за мной!»

…………………………………………………………………………………………..

Пришли Хасинта и Табиба, – две старухи-мавританки, живущие на окраине Кведлина с библейских времен и облеченные одной из самых, что ни на есть, библейских обязанностей, – святой заботой о чистоте телесной усопших и, стало быть, – новопреставленных рабов Божиих…

В сопровождении Мадлены старухи прошли в комнату покойного, убедились в наличии воды, благоухающей лавандой и розмарином, чистого исподнего и верхнего белья, благоговейно коснулись перламутровых запонок и позолоченных пуговок камзола, пощупали дорогую материю…, а Мадлену, в таинство не посвященную, выпроводили за дверь…

Через час старухи вышли из комнаты и, пройдя по длинному и узкому коридору гуськом, спустились на два этажа вниз, в кухню, – где обычно получали за выполненную работу небольшую курочку или четверть свиного окорока, а в худшем случае, – половину хлеба, или ломоть пирога с кашей…

Но денег старухам давали всегда и везде: по установившемуся, с тех же самых библейских времен, обычаю, – два золотых…

Мадлена поставила перед старухами табурет, а на него, внушительных размеров, корзину. Хасинта и Табиба недоуменно переглянулись…

А Мадлена, между тем, спустилась в погреб и почти тут же поднялась наверх, прижимая к груди два одинаковых кувшина и что-то увесистое в холстине, пахнущее попеременно, то чесноком, то горчичным семенем.

– «Масло топленое, творог, сало», Мадлена складывала принесенное в корзину, старухи зачарованно следили за ней…

Две жирные куры, – усопшие и смиренные, легли поверх сала, далее последовал гусиный паштет, рулет со шкварками, яблочный струдель и целый каравай хлеба, – свежий, воздушный, – только что из печи…

Хасинта и Табиба, намертво вцепившись в корзину, поволокли ее, неподъемную вон из кухни, оборачиваясь и крича на ходу слова благодарности: «Доброй, доброй кухарке Мадлене! И Хозяину Замка! И Хозяину Замка!»

Первый раз в жизни старухи напрочь забыли про свои честно заработанные два золотых…

Эрвин глянул в окно и обмер, удаляясь от замка, по широкой дороге пылили две женские фигурки с огромной корзиной посередине. Их мотало в разные стороны от тяжести великой, но старухи были упорны… и, пока растерянный хозяин замка выбежал во двор, Хасинта и Табиба уже отмахали добрую половину пути…

– «Господи, коня!» – крикнул Эрвин больным голосом, И конь немедля был подан. Эрвин бросил тело в седло, гикнул и в ту же минуту вылетел вон из замка…

Старухи притомились, сволокли корзину подальше от дороги в траву высокую, и сами повалились рядом, обессиленные и счастливые.

Вот тут-то и подлетел к ним Черный всадник на Черном коне!

И, словно в дурном сне, привиделось старухам, что всадник рогат и козлоног, а черный конь зол и изрыгает пламя адское!

Дальше – хуже… Всадник, склонясь с седла, погрозил старухам черным пальцем, а конь свирепо заржал и плюнул пламенем точно в дареную снедь! И пошла прахом вся корзина!..

Старухи закоченели от ужаса и горя…, а всадник уже сходил с коня, представляясь хозяином замка, просил не беспокоиться, приносил извинения за то, что не успел расплатиться с добрыми женщинами за хорошо выполненную работу. В довершение слов, достал мешочек с деньгами, соблазнительно позвенел им и тут же протянул старухам.

Бесовская морочь отступила, и сердца старух оттаяли. И уже не казалось им, что хозяин замка – сам Сатана: волосом черен, смугл, чертовски красив, – но человек! А черный конь, не так уж и черен! Глянцево-вороной, точеный, с расчесанной угольно-изумрудной гривой, – обыкновенный арабский скакун!

И корзина со снедью была совершенно цела, и денег в мешочке оказалось не два, а две горсти золотых!

Уже давно ускакал добрый всадник на славном скакуне, а старухи все сидели в высокой траве, пересчитывали деньги и смеялись, и плакали одновременно…

Арабский скакун галоп сменил на рысь, а потом и вовсе пошел шагом…

Эрвин уронил поводья, и конь встал…

Солнечный день померк в глазах барона и, словно тьмой беспроглядной, окутало его душу, и потерялся в этой тьме маленький мальчик, – на мгновение выпустивший из своей руки руку отца!

Эрвин судорожно всхлипнул и открыл глаза.

…Мужчина имеет право быть слабым, но, – только на мгновение и только наедине с собой, – ведь маленький, испуганный мальчик, живущий в нем – большом и сильном, не так уж часто напоминает о себе…

Но сейчас боль, по-прежнему, терзала его сердце, и от нее не было никакого спасения Черному Всаднику на Черном Коне.… И был он так бесконечно одинок на этой широчайшей луговой дороге…

Барон потерянно оглянулся, и сквозь пелену слез явилось ему чудо: ослепительно белое, словно сошедшее с небес, плыло оно над травой луговой к, молящему о спасении, одинокому всаднику на таком его долгом, таком бесконечном пути…

Эрвин моргнул раз, другой, и пелена с глаз упала, и чудо обрело вполне земные формы: от Кведлинских ворот, через луга заворачивал к замку Хепбернов святой отец Иоганн, верхом на пепельно-черном ослике, в черной сутане и черной шапочке…

Вот так на дороге они и встретились, – молящий о спасении, и спасение дарующий…

И был коленопреклонен Эрвин, и спасен!

И шел он уже рядом с наместником божьим, наполненный светом божественным, светом нездешним! Чистый, безгрешный, обретший душу благостную…, и ладонь отца в своей!

…………………………………………………………………………………………..

…Покойника на атласных подушках перенесли в большую залу, окна задрапировали бархатом, зажгли светильники, составленные полукружьем.

Отец Иоганн приблизился к импровизированному смертному одру, поправил черный муар у изголовья, оглядел присутствующих и запел первые слова молитвы… Пламя в светильниках вспыхнуло ярче и яростней, затрещало, разбрызгивая искры. Запахло нагаром и копотью. Люди закашляли…