Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

– « Ты, глянь!» – радостно гудит кузнец, подмигивая бабке, – « Выкарабкался наш молодец! Ставь-ка, мать, курицу варить!»

А сам присаживается на кровать, наклоняется над Паулем.

– « Напугал, ты, нас,» – сокрушённо качая головой, бормочет кузнец, – « Схватил я тебя в охапку, до лежака донёс. Сюртук расстегнул, – а там; нижняя рубаха вся в крови! Рана, то, аккурат, на два пальца ниже сердца! Я прислушался, а ты, чу, – и не дышишь вовсе!»

Кузнец перевёл дух, покосился на приоткрытую дверь, – « Мать моя, почитай, с того света тебя вытащила! А как, – мне неведомо, а было б ведомо, – всё, одно, – рот на замок и молчок!»

– « Ведунья, она, ведьма, значит!» – догадался Пауль.

– « Молчи, родимый!» – испуганно замахал руками кузнец, – « Не губи! Ведь там, где трое знают, – знают все! А с ведьмами разговор короткий, – в омут головой, и вся недолга!»

– « Плохо ты меня знаешь, кузнец», – усмехнулся Пауль, – « Я за добро никогда подлостью не платил!»

………………………………………………………………………………………..

Вернулась старуха, поглядела на постояльца ласково. Пошептавшись с кузнецом, спровадила его за дверь, – а дверь на крючок. Оправила одеяло и подсела к Паулю.

– « А, ну-ка, милок, сказывай,» – заговорила старуха, совершенно не в лад её образу, молодым, певучим голосом, – « Что ж тебе такого во сне привиделось? Ведь неспроста же ты, сердечный, так кричал!»

– « Привиделось…,» – тихо отозвался Пауль, – мятный дух, исходящий от бабки, покоил, нежил, – « Не успел на жену наглядеться, как она во тьму канула… Сынка едва приласкал, – да и он меня покинул, к солнышку убежал… А я один стою на распутье, и ноги мои, словно немощны, нейдут…»

– « Вот всё и разрешилось…», – молвила старуха, кивая головой, соглашаясь, – «И сон твой вещий, и мои видения, – всё одно к одному!»

– « Жёнушка-то, твоя…,» – бабка замялась…

– « Умерла?!» – вскрикнул Пауль, испуганно таращась на ведунью.

– « Умерла!» – сурово подтвердила она, и, видя, что постоялец не на шутку обеспокоился, привстала с кровати, с тревогой поглядывая на Пауля.

– « Опять, что ли, сырость собрался разводить?» – рассердилась старуха, – « Нут-ка, слёзы-то утри, да послушай, что я тебе поведаю!»

Судорожно вздрагивая, Пауль промокнул глаза рукавом рубахи и стыдливо притих.

– « Ты ведь когда в беспамятстве лежал…,» – заговорила бабка, – « Покойница каждую ночь к тебе приходила. Чу! Полночь бьёт, – и она, уж, тут, как, тут! Встанет у изголовья, и всё плачет, всё прощается.… Снова полночь, – и снова она! Ни одного разу не пропустила, – а ты, ведь, почти месяц был ни жив, ни мёртв! Сегодня утром, перед твоим пробуждением, чую, будто ветерок по комнатке прошёл! И, словно, её голос трижды прошептал, – «Услышана! Услышана! Услышана!» И я, тоже, трижды всё перекрестила, – чтобы душе упокоенной открылось Царствие Небесное!»

Теребя край одеяла, Пауль не сводил полубезумных глаз со старухи, и, будто бы, ещё чего-то ждал…

– « А, сынок твой, жив!» – закивала бабка, отвечая на его немую просьбу, – « К солнышку он побежал, – значит, в хорошую жизнь! Будет сыт, здоров, – и минует его всякая лихая беда!»

– « И, что же!» – с отчаянием выдохнул Пауль, – « Как я теперь его найду?! Да и найду, ли?!»

– « А ты и не ищи!» – холодно осадила его ведунья, – « Он к тебе сам придёт!» – и, помедлив, добавила, – « Когда вырастет…»

………………………………………………………………………………………….

Остался Зонненберг у кузнеца со старухой ещё на год. Так он им и сказал, во всяком случае, – « Год поживу, а дальше видно будет!» А, чтобы тоска не донимала, руки сложа не сидел. Починил прохудившуюся крышу сарая, изгородь новую поставил и, чувствуя, как прибывает, играет в его теле силушка, – отправился в кузницу.

Хозяин увидел постояльца, и аж в лице переменился.

– « Да уйди ты!» – закричал он, чуть не плача, – « Уйди, бога ради! Молотом пару раз махнёшь, – рана откроется!»

И перед самым его носом дверь то и захлопнул!

– « Подумаешь!» – фыркнул Пауль, направляясь к сараю, – « В кузницу нельзя, – за дровами поеду!»

– « Я, тебе поеду!» – появляясь на пороге, скрипуче отозвалась старуха, – « Как все соберутся, тогда и тебя отпущу!»

– « Только топора с собой не дам!» – заявила она, хитро щурясь на постояльца, – « Тесачок у меня есть, махонький, такой, – будешь им сучья тюкать: Тюк! Тюк!»

– « Сговорились!» – рассмеялся Пауль, – « Куда ж теперь пойти?»

– « А пойдём в избу, милок», – тут же нашлась бабка, – « Я и ватрушек с творогом напекла! Мягкие, вкусные, – ай поешь!»

– « Ватрушки!» – оживился хозяин, выглядывая из кузницы.

– « Скройся!» – прикрикнула на него старуха, – « Не ты ли с утра чугунок каши с салом умял, – вот и терпи до ужина!»

– « Я то потерплю, да ватрушки остынут!» – резонно заметил кузнец, вешая фартук на крючок, – « Ты, мать, не ворчи, а корми-ка нас обоих!»

– « Ну, ну», – лукаво отозвалась старуха, направляясь в избу, – « Скажи-ка лучше, что тебе без Пауля, не естся, и не пьётся! А то, ведь, он в дорогу собрался!»

– « И то, правда», – соглашался кузнец, усаживаясь за стол, и ласково поглядывая на постояльца, – « Далась тебе эта дорога! Оставайся насовсем, – да и живи! Нам хорошо, и тебе покойно!»

– « Оставайся!» – закивала бабка, щедро поливая ватрушки растопленным маслом, и подвигая их поближе к Паулю.

И Пауль, возможно бы, остался, но на исходе лета, в полуденный час, объявился в городке военный глашатай, а вместе с ним, румяный черноусый капитан. Формировалось ополчение, и параллельно шёл набор в знаменитый Берлихенский легион.

На городской площади, подле ратуши, соорудили небольшой помост для глашатая и длинный стол для капитана.

Поутру в город прибыл верховой, – десятник из легиона.

Десятник помост приказал разобрать, а капитана с глашатаем наказал, – отправив в утомительно-долгое хождение по дворам.

Пауль чинил во дворе древнюю бабкину прялку, – ждал удобного момента, чтобы незамеченным выскользнуть со двора. Когда послеобеденный сон сморил старуху, а, спустя некоторое время угомонился и кузнец, Пауль вынул из тайника документы и похоронку, переодел рубаху и направился к ратуше.

На городской площади за длинным столом сидел приезжий десятник и откровенно скучал. За первую половину дня возле него покрутилась стайка любопытных девчонок, две молодухи с полными корзинами белья спустились к речной заводи. Баба с лукошком яиц, старуха с вязанкой хвороста. Тётка навеселе, с коровой, – через всю площадь! А навстречу ей, – родственница с козой. Поздоровались, – разошлись…

Десятнику начало казаться, что он попал в какое-то неведомое женское поселение, где мужского полу отродясь не водилось.

Вдалеке, что-то сердито заученно кричал глашатай, и визгливый голос отвечал ему, а по голосу, – баба!