Ксения Букина - Брилонская вишня

И мне почему-то совсем уже не обидно на уколы Васьки. Пусть себе болтает что вздумается. Я-то знаю правду, и никакой вины на мне нет, а совесть чиста.

Так, завернутая в одеяло, я падаю на подушку и закрываю глаза.

Даже сейчас чувствую, как Тамара пристально на меня смотрит.

– Это ничего! – бодро повторяет она. – Будет у тебя платье с пионами, вот увидишь!

Будет у меня платье с пионами, вот увижу. И блокнотик немецкий будет, и конфетки от Никитки. Все будет.

– А как выйдем отсюда – так я тебя к себе в гости позову, соком облепиховым напою да с Олей познакомлю…

Она говорит что-то еще. Долго говорит, много говорит. Да только я ее уже не слышу.

Засыпаю…

***

Комендант сидит в кресле, закинув ногу на ногу, внимательно наблюдает за мной и курит. Курит так профессионально и небрежно, что вырисовывает вылетающим из разомкнутых губ дымом рисунки в воздухе. Или эти рисунки вижу только я?..

– Стирай усердней, – приказывает, а каждое его слово сопровождается очередной порцией великолепного дыма.

Мне хочется спросить, почему он ничего не делает, почему он сидит в кресле и попросту бездельничает.

Но я не спрашиваю, а продолжаю сгибаться над ванной и натирать немецкую форму хозяйственным мылом. Поправляю сползающие на голые плечи бретельки сарафана. Раны немыслимо разъедает, руки от этого отекают. Но я стираю. Правда, по его словам, «недостаточно усердно».

– Тебя не тошнийт вчера?

Утираю со лба пот и выбрасываю:

– Нет.

– А сегодня?

– Нет.

Наверное, даже если бы всю ночь я блевала до разрывания глотки, ему бы все равно не сказала. Пусть бы выпил отравленный коньяк и наконец отбросил коньки.

– Значит, цианид там не быйт. Или ты просто выпивайт слишком мало.

Комендант устало морщится и гасит папиросу. Поднимается, потягивается. Вдруг вытаскивает из нагрудного кармана карманные часы и кладет их на табуретку. Сбрасывает китель, медленно освобождается от белой рубахи и кидает одежду мне.

– Это тоже надо стирайт, – бросает, а сам подходит к шкафу.

Отмечаю, какой он все-таки худой. Вроде и мышцы есть, и вроде бы крепкий… но тощий, это нельзя оспорить. Папка намного полнее будет, хоть и его я никогда толстым не считала, а этот… Взрослый мужчина – и такой худенький. Больной, что ли, чем-то?

Перевожу взгляд на часы. А ведь новые уже…

– Ого, у вас новые часы? – чтобы хоть как-то заполнить тишину, замечаю я.

Комендант молчит. Сомкнув за спиной руки, оценивает содержимое шкафа.

– А эти даже лучше старых, – продолжаю.

Он вздыхает. Оборачивается, смотрит на часы. Тихо произносит:

– Это награда за успешно выполненный задание. Награда от сам группенфюрер Майснер.

– Группенфюрер – это генерал?

– Генерал-лейтенант.

– Понятно… А те?

– А те – подарок от оберст Гельмут, близкий друг мой отец.

– И что, теперь у вас двое часов?

Он почему-то тихо смеется. Опускает глаза и с усмешкой повторяет:

– Двое?

Трет щетину, подходит к своей кровати, садится на колени и вытаскивает из-под нее небольшую коробку.

Усаживается на кровать. Коробку ставит себе на колени. Бережно отряхивает с нее пыль.

– Иди сюда, русь, – зовет.

Я вытираю мыльные руки о полотенце, надеваю перчатки, на всякий случай беру газету. Стелю ее на кровать и усаживаюсь около коменданта.

Он медлит секунду – и раскрывает коробку.

И я прижимаю ладони к губам, чтобы не ахнуть от восторга. Здесь часы, часы, столько часов! Десять… да куда там, штук двадцать или даже двадцать пять! А, может, все тридцать! И все вычурные, какие-то – позолоченные, но все сложенные до изумления ровными рядами.

И как он на них смотрит! Как на детей, что ли… С невероятной нежностью, с любовью… я никогда за ним не замечала, чтобы он так смотрел на кого-то… или на что-то…

Комендант бережно достает красивые часы с крышечкой на цепочке. Очень тихо говорит:

– Это мой первый часы – награда от штандартенфюрер Витцинг. Первый мой награда, – он осторожно кладет их и вынимает другие. – А это мне отдавайт раненый солдат в благодарность за сохраненный жизнь.

Комендант аккуратно протягивает их мне, задев холодным оголенным плечом мою кожу. Чуть вздрагиваю от ледяных мурашек и рвано вздыхаю. Медленно, ловя его взгляд, тянусь к часам. Он, кажется, не против.

Он, кажется, хочет, чтобы я их взяла.

И я беру. С предельной осторожностью – так бережно, наверное, не берут на руки даже новорожденного младенца. Легонько дотрагиваюсь до каждого узора на них, до каждого выреза… А в нос просачиваются горькие древесные запахи от его шеи…

Комендант достает следующие, грубые и простоватые на вид.

– А это мне дарийт Вернер на мой день рождения.

Протягивает мне и их.

Какие же они все разные… А на этих, кажется, царапина…

– Они поцарапаны?

– А? А, да… Это все мой жена виноват. Он проливайт на них тесто, когда готовийт пирог. А потом пытаться отскрести грязь вилкой…

И вот он уже вынимает очередные…

– Это мне присылайт знакомый из Гамбург. А это мой второй награда, за успешный штурм штаба… не этого, правда – другого.

Я молча качаю головой. Никогда, ни разу в жизни не видела столько часов сразу…

– У меня слов нет… – выдыхаю я, завороженно перебегая взглядом с одних на другие. – Их так много… Вы собираете их, да?

– Коллекционирую. Да. Мне очейн нравится их собирайт. Может… может, глупо, но они приносийт мне удача. Я любийт их рассматривайт, чинийт, протирайт…

Очередные часы в руках коменданта замирают. Замирает почему-то и он сам. Я лишь смотрю на блестящий циферблат в его ладонях – с тонкими длинными пальцами и белой кожей, сквозь которую проступают толстые сплетения вен. Почему на мизинце нет ногтя? Это так странно…

– Это мне дарийт отец, – комендант чуть дотрагивается кончиком пальца до циферблата. – Это… Это быйт его последний подарок. Последний, перед тем, как отец умирайт.

Он замирает. Его глаза на какую-то секунду сверкают, после чего комендант закрывает их и тяжело вздыхает.

Складывает все часы обратно в коробку.

Я хотела было сказать, что мне очень жаль, и что я сочувствую его горю, но входная дверь неожиданно открывается, и со стороны прихожей раздается женский голос:

– Тут папиросы завезли… правда, не те, которые ты всегда куришь. Ты же не будешь сильно из-за этого расстраиваться, да?

А пару секунд спустя в комнату входит Марлин.

Завидев меня, смущается, опускает глаза и лепечет:

– То есть… Я… не знала, что вы здесь, оберштурмбаннфюрер…

– Заканчивай уже комедию ломать, – комендант поднимается. – Эта русская все равно ни слова по-немецки не понимает… Показывай давай папиросы. Я надеюсь, не местные? А то здесь нормально делают только водку, да и то паленая попадается.