Рустам Рустамов - Падение. Том 2

– А ты сделаешь такую карьеру, как Штирлиц, сумеешь? Чтобы там тебя оценили, то есть проявили интерес к тебе, ты должен иметь положение достаточно высокое. А чтобы подняться высоко именно по этой лестнице, которую выбираешь ты, нужно делать очень много подлостей по отношению ко многим людям, начиная с дальнего круга и до самых близких. Готов? Справишься?

– Нет, не готов и не смогу; я тебе сказал, зачем иду туда. Я хочу сделать все, что поможет избавлению от этой идеологии.

– Ну да, конечно, потому и в партию пролезаешь и изучаешь марксизм-ленинизм. Знал бы, как ненавижу вас, всех этих партийцев. Как вы там обращаетесь друг к другу, «партайгеноссе?»

– Знаешь, друг, сравнение конечно неправильное, масштабы разные, просто аналогию провожу. Был такой азербайджанский философ Ахундов, наверное, не было лучшего знатока исламской религии, и в то же время был самым ярым противником этой религии. Прежде чем начинать с чем-то бороться, надо изучить предмет этой самой борьбы, а так, получается, шашкой махать в воздухе, только устанешь и все; не волнуйся, никому не сделаю подлости, и еще, ты правильно сказал: так, под прикрытием, скоро начнем с тобой бомбить письмами разные газеты и партийные органы.

– О чем же будем писать?

– Обо всем, о всех безобразиях и мерзостях, в окружении которых мы находимся. Пусть читают, будут знать, что есть люди, думающие по-другому, пусть эти висячие хари услышат о себе правду.

– Точнее, просто имеющие желание думать, хотя в наше время это опасное для здоровья желание для обычного человека и, кстати, для необычного тоже.

– Что имеешь в виду под этими «обычный, необычный?»

– Обычный – это я, не имеющий к твоей партии никакого отношения, а необычный – ты, партиец. У тебя двойная защита и угроза, как говорится, усиленное доверие и еще более усиленное подозрение.

– Знаешь, о чем я думаю? О нашем с тобой нравственном падении. Люди, перешагнувшие через свои нравственные принципы, даже не то что свои принципы, а элементарно игнорирующие общепринятые нормы морали, не способны на благородные дела. Что бы хорошего мы с тобой ни совершали, они померкнут перед нашим нравственным падением, я так считаю.

– Хорошее слово употребил – «падение», но только оно шире, гораздо шире, чем тот смысл, который ты вложил в него сейчас. Наш век сам по себе – век падения, и не только нас с тобой в плане морали. Смотри, пали империи – Оттоманская, Российская, пала Германия, некогда могущественная развитая страна. Что ни говори, твои коммуняки, так у нас в западной Украине до сих пор называют коммунистов, правы в том, что империализм трещит по швам. Все бывшие колонии Англии, Франции и частично России получили независимость. Новое время диктует свои моральные принципы. Приведу пример: ты войдешь в грязную воду, чтобы оттуда достать нечто ценное, которое ты уронил? Конечно, что тут такого, достанешь свою вещицу, помоешься чистой водой и все! Правильно мыслю?

– Допустим, дальше развивай свою мысль, хотя знаю, к чему клонишь.

– А дальше все просто: повышаем ценность упавшего в воду предмета и степень загрязненности жидкости, уже не воды; короче, ты полезешь в нечистоты, чтобы спасти кого-нибудь из близких? Вот и оно! Как миленький полезешь, каким бы доводящим любого нормального человека до тошноты чистюлей ты ни был. Потому что ставки разные, дорогой; не полезешь, будешь проклинать себя, что не помог, скажем, мне. То, что мы с тобой совершили, согласен, аморально, как говорится, полезли по самое горло в отстойник с нечистотами, но цели у нас благородные.

– Благородные цели грязными руками?

– Можно и руки оставить чистые. О чем ты рассказал ему, вот так и продолжай, и я так же буду, не пойдешь же говорить о том, что дядя Вася вынес из завода банку краски, а вот если вынесут из оружейки «калаш», то надо сразу, без колебания. Слушай, как ты думаешь, сколько еще будет держаться этот режим?

– Скоро, через несколько месяцев будем отмечать шестидесятилетие Октября, уверяю тебя, столетия не будет, страна развалится.

– Ну ты оптимист! Столетие будет, вот сто пятидесятилетия не будет, соглашусь.

– Нет, только до столетия будет и все, и знаешь почему? Потому что учение Маркса приняли на вооружение, а следовать ему забыли, точнее, следуют – в той части, которую Маркс разоблачал, а именно эксплуатации человека человеком, только заменили эксплуататора-человека на государство. Нынешний капитализм процветает и будет процветать, потому что учел и учитывает учение Маркса. Еще один немаловажный момент: там протест направлен против конкретного буржуа, а здесь – против всей системы. Поэтому у нас срок эксплуатации может длиться дольше, а там это невозможно. Там просто: не нравится что-то – профсоюз вышел, обсудили и пришли к решению. Там идет жестокая борьба не только в сфере между буржуа и рабочим классом, но еще и в кругу самих так называемых эксплуататоров – в области облегчения и улучшения жизни пролетариата. Закон Гегеля действует во всей красе, а что делаем мы? То-то и оно, полностью отрицаем саму мысль о противоречии – это и есть главная ошибка, которая приведет к гибели. Как видишь, дорогой, все имеет научное объяснение.

– Хватит, давай наливай, тебя хлебом не корми и выпивку не давай, только бы болтать.

– Нет, не прав, от еды не отказываюсь, а от выпивки тем более.

Обед у них затянулся и плавно перешел в ужин; покинули они ресторан вместе с последними посетителями, очень сильно залив испытанное «моральное оскорбление», вызванное их поступком, и чтобы совесть немного отпустила их и отнеслась поснисходительнее, и совесть, пытавшаяся в течение дня вытащить их на чистый берег из отстойника аморальности, сама захлебнулась от обилия выпитого коньяка и перестала беспокоить: то ли уснула надолго, то ли умерла навсегда – на тот момент было трудно определить.

Каким-то чудом умудрились взять такси и доехать дома, помнится, с трудом, вроде кого-то еще пригласили с собой.

Утром, когда проснулись, у обоих в карманах звенела только мелочь, денег не было вообще. Посмотрели друг на друга и сели по разным концам стола; наконец проблеск более или менее разумной мысли посетил Ревана, и он выдал:

– Слушай, а солнце взошло или нет?

– Нет еще, тебя ждет, тебе чего, говорить не о чем? Несешь какую-то чушь!

– Не мешай, я выигрываю время, чтобы говорить о самом главном, то есть соображаю. Ты не понимаешь или не знаешь: дело в том, что мозги любого пьяницы после крепкого бодуна сродни мозгам младенца, только с той разницей, что лишен любознательности и сам, как младенец, беспомощен. Не могу же я сразу о сложных вещах говорить с тобой, вот сейчас задам тебе разумный вопрос: почему у нас у обоих нет денег? Наверное, мы оба рассчитались как в ресторане, так и за такси.