Александр Вендеров - Повести из захолустья

Доставив дрова, пошли на заброшенный склад жечь костёр. В Сулидах две заброшки – скотный двор и склад. В восьмидесятые годы, когда Алеся была маленькой девочкой, на складе были зернохранилище, зерновой ток с зерносушилкой и хранилище химикатов, нужных в сельском хозяйстве. А ещё здесь делали рапсовое масло. Ниже склада, по дороге к скотному двору, стояла кузница. От неё теперь не осталось ничего, а от склада сохранились лишь разгромленная зерносушилка да большой белый ангар, ещё как будто целый. Костёр жгли в железной зерносушилке, крыша которой была близка к обрушению. Это так старшие братья Вити, родной Степан и двоюродный Саша, в прошлом году дёрнули сушилку, чтобы свалить и сдать металл. Сооружение покосилось, но устояло, а листовое железо, которым сушилка была обита, уже многие отдирали.

– Вить, грохнется эта сушилка когда-нибудь на нас! Давай её завалим, – предложил Денис, когда костёр разгорелся. (Костёр разводил Витя: ему, бывшему поисковику, проведшему не один месяц в походах, такие дела даются на раз-два).

– А мне нечем её подцепить, Денис. Может, Стёпа дёрнет. Вот только он загудит сразу, сдав такую кучу металла!

– Что, сильно может загудеть? – спросила Алеся.

– Угу. Есть у него такая привычка, – ответил Витя.

– Витя, а тебе когда на службу?

– Через два дня. Пятого апреля с утра поеду, шестого вернусь. Ты ещё долго здесь будешь?

– До конца карантина, а это неизвестно когда. Снова деревенской становлюсь!

Посиделки на складе у костра стали традицией. Как-то раз сходили и на скотный двор. Алеся помнила, что раньше он стоял хотя и в руинах, но все здания были на месте. А теперь здесь остались лишь остовы построек. Оказалось, что ферму купил какой-то предприниматель и разобрал её на стройматериалы. Большую часть кирпича и бетонных панелей вывез, однако кое-что не смог или не захотел увезти. Сложенные одна на другую плиты лежали то здесь, то там на земле. От кормоцеха, где была надпись «1985», сохранился только железобетонный скелет и стопки плит, раньше составлявших крышу здания.

Люди из городов начали приезжать в деревню, чему способствовали выходные дни, введённые в стране до конца апреля с возможностью продления. Каникулы строгого режима: на работу нельзя, выйти из дома без крайней необходимости нельзя, но и чрезвычайная ситуация официально не объявлена. А это значит, что действуют все договоры, надо платить по всем кредитам, и самоизоляция не является форс-мажором. Вот тут-то до Алеси и дошло понимание, почему эти меры государство не называет карантином. Ведь если был бы введён карантин, нести издержки пришлось бы государству, а сейчас платит работодатель. Но платить не все хотят и не все могут, и оттого людей начали массово увольнять и отправлять в бессрочные отпуска за свой счёт. Хорошо, что Алеся перед новым годом рассчиталась с ипотекой!

С молодыми общаться было просто. Удивительно, но оказалось, что эти ребята с Алесей на одной волне. А вот с ровесниками сложнее. Алеся уже встретила нескольких одноклассников и одноклассниц, которые стали приезжать к родителям из городов. Поговорила на улице с одним, встретилась в магазине с другой, и оказалось, что после приветствий и неизбежных в таких случаях вопросов о том, как сложилась жизнь, сказать-то друг другу больше нечего. Повисали неловкие паузы в разговорах, каждому, в том числе и Алесе, хотелось скорее эту встречу завершить. А ведь с этими людьми она росла в одной деревне, одиннадцать лет училась в одном классе. И не ссорились друзья детства, а стали совершенно чужими. Грустно это.

Дважды в день по Сулидам ездила полицейская машина, и страж порядка через мегафон оповещал о необходимости оставаться дома «в целях предотвращения распространения новой коронавирусной инфекции». Люди, которых становилось в деревне всё больше, впрочем, не очень строго соблюдали эти предписания. В деревне всегда можно сказать, если патрульные остановят, что выносишь мусор или вышла в магазин за хлебом. А в Петербурге сейчас сидела бы в четырёх стенах! Хорошо, что осталась. Да и за маму Алеся была спокойна: она-таки уехала к подруге в самые турлы Ленинградской области, где нет никакой заразы.

А телевизор продолжал нагнетать напряжённость. Коронавирус был не только в новостях – с утра до вечера показывали ток-шоу, в которых разные крикуны спорили, естественного происхождения эта болезнь или рукотворного. Самых шумных слышно сразу, и они убеждали зрителей: это диверсия, вирус в Китай запустили американцы, а потом сами от него пострадали больше других. И если раньше, ещё четыре месяца назад, в подобных шоу те же люди рассказывали, что наша страна в кольце врагов, которые спят и видят, как бы её обидеть, унизить, ослабить и даже разрушить, то теперь появилась такая благодатная тема, как ковид.

Жители Сулид под влиянием новостей стали шарахаться друг от друга, некоторые избегали даже здороваться за руку. Им казалось, что этот вирус везде, даже в таком захолустье, как Сулиды. Седьмого апреля дядя Коля Воронцов сказал в магазине:

– Вот занесли нам америкосы етот коронавирус – теперь не знаешь, кады помрёшь! 1 1 Старшее поколение жителей деревни говорит на диалекте, относящемся к южнорусскому наречию.

– Дядя Коля, – заметила Алеся, – кто этот вирус занёс, ещё неизвестно. Может, он сам собой возник, как атипичная пневмония и ближневосточный респираторный синдром.

– Да всё и так ясно. Они Китай и нас хотели нагнуть, а сами пострадали. По телевизору же сказали!

– Ну так пусть доказывают, кому интересно, что это Америка. Сейчас не так важно, откуда он – важнее понять, что с этим делать. Я о другом. У нас в области всего три случая заражения – так стоило ли из-за трёх больных закрыть всю область по домам и грохнуть экономику, которая и так на ладан дышит?

– Да, дышить! Бздить – не слышить. Вот и будем помирать с голоду, хрен хто поможеть.

Тяжёлый человек дядя Коля. Всё видит в чёрном цвете, все ему плохие, словно в его глаз попал осколок зеркала тролля, о котором писал Андерсен в «Снежной королеве». Про таких людей говорят «черноротые». Сплетню пустить или сказать гадость о человеке для них легко, как два пальца об асфальт. И если продавщица Дуся сплетничает не по злобе, а просто в силу ограниченности ума и от скуки, то для дяди Коли обсуждать других – настоящая отдушина. Вот и фермер Семёнов ему не угодил. Хозяйство у него, мол, плохое, техника безопасности нарушается, налоги не платит, а только государственные деньги ворует. Алеся даже не стала спрашивать, каким именно способом Семёнов ворует, а поспешила свернуть этот разговор. Душно!

Конечно, у Семёнова наверняка не всё на ферме гладко и правильно, иначе не было бы нужды нанимать одних мигрантов, когда местных хватило бы не на одну такую ферму. Но ведь он много хорошего делает! И рабочие места создаёт, пусть даже и для приезжих, и мясо с молочными продуктами производит. В деревнях держать скот перестали. На все Сулиды остались только две коровы: у дяди Коли Воронцова и у Волгапкиных. А у Семёнова большое дойное стадо.