Александр Вендеров - Повести из захолустья

– Не видели: прячутся, должно быть.

– Они с той стороны пришли, из Беларуси. Там их очень много.

– Тут же совсем рядом. Сколько до границы?

– От моего дома 1300 метров всего. Можно сходить!

– Куда сходить? – не поняла Зульфия.

– В Юровичи. Всего девять километров, за два с половиной часа не спеша дойдём.

– Максим, – заметила Алеся, – это же заграница! А если поймают? Тем более карантин.

– А в лесу погранцов нет, только медведи с кабанами госграницу охраняют. Зульфия, пойдёшь с нами?

– Я и так нелегально в стране нахожусь, а поймают на границе – депортируют! Да и куда идти в моём положении?

– И то правда, любимая. Будь дома, а мы завтра прогуляемся.

Последовало выяснение отношений между семейной парой. Зульфия поджимала губы, закатывала глаза и выговаривала Максиму, что тот только пить да по лесам шляться знает, а на жену и будущего ребёнка ему наплевать. Как же Алеся не любит подобные моменты! Но Максим и не думал отступать от задуманного. Да, он готов провести всю компанию в Беларусь и обратно, он возьмёт ружьё, потому что в лесу много диких зверей, и в случае нападения надо будет защищаться, и ему очень жаль, что любимая делает из мухи слона. Когда Максим трезвый, он немного стеснительный, но твёрдо знает, чего хочет.

– Во сколько идём? – деловито осведомился Максим.

– Давай часов в девять, – предложил Витя.

– Базара ноль, в девять – так в девять. Приходите к этому времени ко мне. Всё равно ведь от моего дома дорога через лес начинается.

– Максим, – Алеся улыбнулась, – мне хотелось бы за границей побывать. Только ты нас не подведи завтра утром. Ты же понимаешь, о чём я?

– Не, Алеська, не подведу! Я завязал. Больше ни грамма! Тебе, кстати, в салон красоты не надо? А то их там не закрывали, нет карантина у них.

– Нет, не надо. Я теперь снова деревенская, обойдусь без этих городских заморочек!

На следующее утро Витя, Никита, Денис и Алеся в 8:55 подошли к дому Авдошкиных. Максим с мамой и женой жил в половине коттеджа, и его усадьба отличалась от соседних крайней степенью запущенности. Старый забор, возведённый строителями в середине восьмидесятых, сохранился только по краям участка, где примыкал к соседским заборам. А те были уже новые, прочные. Там, где когда-то была калитка, теперь не было ничего – ни калитки, ни ворот, ни забора. Вход свободный! В апреле люди ещё не сажают огород, но если бы он был посажен в прошлом году, всё равно были бы видны грядки. Однако весь земельный участок, примыкавший к половине коттеджа, принадлежащей Авдошкиным, был занят жёлто-бурой прошлогодней травой. У крыльца трава была пониже, а на задворках – настоящий бурьян. Вероятно, Максим, когда бывал трезвым или лишь слегка навеселе, всё же брал в руки газонокосилку. Теперь он решил бросить пить – дай Бог! Но Алесе горький опыт семейной жизни подсказывал, что вряд ли бросит. Пока трезвый, не мешает заняться и ступеньками в дом: они все разбиты, как бывает разве что в заброшках.

Из дома слышался разговор на повышенных тонах. Наконец вышли и Максим, и Зульфия, одетые для похода в лес, а Максим, как обещал, ещё и с ружьём за спиной. И совершенно трезвый. Зульфия решила не отпускать благоверного в ближнее зарубежье в обществе красивой женщины и пошла в поход с ним.

Дорога действительно начиналась сразу за Авдошкиными. Сначала шли по снегоходно-тракторной дороге, которую накатал дядя Петя Костин, сосед Максима, работавший егерем. Через километр с небольшим достигли ручья, за которым начиналась Беларусь. Здесь дорога дяди Пети кончалась, а по ту сторону границы виднелась лишь тропинка. Ручей был не больше метра в ширину. В половодье он, должно быть, разливается шире, но зима была почти без снега, а весна необычно ранней, и вода давно вошла в берега.

Стали прыгать через государственную границу. Максим подал руку Зульфии и помог ей перебраться на ту сторону. Алеся оставалась на российской территории последней. Максим протянул руку и ей, но она ответила, как показалось Максиму, с удивлением:

– Я сама могу!

Прыжок – и вот уже она в соседней стране!

– Она у нас женщина сильная, сама может перескочить, – прокомментировала Зульфия.

– Канешне, магу, Зульфія. А калі спатрэбіцца дапамога, папрашу сама. Я не сарамлівая, – ответила Алеся.

– Ничего себе! Это что ты сейчас выдала, Алеська?

– Максим, я по-белорусски сказала, что помощь понадобится – попрошу сама, не из стеснительных.

– Ты знаешь белорусский?

– Свободно. И даже пишу на нём, обычно на тарашкевице. А ты думаешь, почему у меня белорусское имя?

– А действительно, почему? – спросил Никита.

– Так ведь бабушка и дедушка родом из Беларуси, из Юрович. Они в пятьдесят втором году в Рамешки переехали, и мама родилась уже в России в пятьдесят пятом. Вот только в Юровичах никакой родни у нас не осталось.

– Сколько раз был в Беларуси – ни разу не слышал, чтобы там люди на своём языке говорили, – заметил Денис.

– Забыли они свой язык, и это очень грустно. Пусть не все, но большинство.

Шли по лесу дальше на запад. То здесь, то там были видны следы жизнедеятельности лосей и кабанов. Вот лосиные катышки, а здесь кабаны под ёлкой разрыли пятачками сотки полторы земли, не меньше. Видать, съедобные корешки искали.

– А здесь, – сказал Максим, – лосиная тропа. Меня тут в прошлом году по осени тут пьяный лось чуть не сшиб.

– Как это? – спросила Зульфия.

– Когда у лосей начинается гон, то есть брачный период, им становится всё по барабану. Царь природы, да и только. Гормоны играют! Бежит прямо на тебя и не боится.

– А почему он пьяный был? – заинтересовался Никита.

– Там, – Максим показал рукой на юг, – до войны была деревня. И от неё остались старые яблони. Когда осенью с них падают яблоки и начинают гнить на земле, лось их нажрётся и опьянеет. Это же сидр! И я иду тут, а сбоку вылетает лось. Падает на передние ноги, вскакивает и бежит дальше, меня даже не заметил.

– Максим, а я помню, что в нашем детстве животные так близко к деревне не подходили. Почему же сейчас по-другому? – задала вопрос Алеся. – Я была сразу за околицей – так там тоже кабаны землю взрыхлили.

– А поля у нас в России заросли – вот им и раздолье. Плюс леса вырубают. Их, всех этих зверей, люди выталкивают из леса, то есть из их дома. Они тоже есть хотят и жить хотят.

– Это точно. Сколько было совхозных полей – так всё заброшено и лесом зарастает.

– А в Беларуси не так: пашня, сенокос, – всё на месте. И скотину держат.

– Живут всё равно бедно. В Петербурге полно белорусов, которые работать приезжают.

Так они беседовали всю дорогу до Юрович. Разговаривали в основном Алеся и Максим. Зульфии это не нравилось, она пыталась каким-то как будто невзначай обронённым словом поддеть Алесю, но та обращала колкости Зульфии против неё же. И всё как бы в шутку. Зульфия, должно быть, несчастный человек. Алеся знала, что у неё в Узбекистане остался сын, ему теперь восемь лет. Живёт с родной тёткой, сестрой Зульфии, а мать лишили родительских прав. «Что же ты бесишься, глупая? – думала Алеся. – Строй своё счастье с Максимом, и если тебе удастся справиться с его выпивками, то получишь большой приз в виде долгой и благополучной семейной жизни». Это и правда некомфортно, если кто-то в компании относится к вам с предубеждением. И чтобы хотя бы отчасти развеять опасения узбечки, Алеся рассказала историю своих браков и разводов.