Константин Мальцев - Крестовская. Роман

Обо всех грозящих ей опасностях и «терньях» со всей очевидностью Марии стало все ясно после встречи с неким господином Кирьяновым, известным антрепренером – впрочем, только по его собственным словам известным: прежде она такой фамилии не слыхивала.

А ведь личностью он был, опять же по его словам, значительной в театральных кругах. Шутка ли! Антрепренер Александринского театра, самого лучшего в Петербурге, самого популярного и самого уважаемого и публикой, и критикой!

Именно так он представился Марии, явившись пред ее очи на пороге ее квартиры, что взяла она внаем по выпуске из Смольного, чтоб не стеснять более бабушку. Был это толстопузый человечек, лысый как коленка и с гладко выбритым лицом, так что из растительности имелись у него только волосы, торчащие из ноздрей и ушей.

– Госпожа Крестовская? – учтиво поклонился он.

Она кивнула.

– Премного счастлив знакомству-с. Я Кирьянов, антрепренер Александринки. Уполномочен на подбор актеров в труппу. Это же вы дали объявление в газету, что вы начинающая артистка, ищете ангажемента-с?

Мария действительно обратилась за этим в газету, когда выяснилось, что все бывшие мамины знакомые не очень-то торопятся поспешествовать ей вследствие ее холодности к ним. Так неужели сработало? Из самой Александринки, надо же! О такой действенности печати она и помыслить не могла.

– Да, а что, уже пропечатали объявление? Да вы проходите ради Бога! Чего же мы на пороге-то! – Мария радовалась и суетилась.

Кирьянов, расположившись в предложенном кресле, оглядел комнату, в которой очутился. Обставлена она была бедно, но выглядела опрятно. Это выдавало в госпоже Крестовской девушку стесненную в обстоятельствах, но аккуратную. «Люблю таких, – подумал Кирьянов, – несчастненьких и чистеньких». Переведя взгляд на девушку, с удовольствием убедился в ее красоте. Свеженькая, как распускающийся цветок, глубокие голубые глаза лучатся жизнью, щечки румяные, темно-каштановые волосы заплетены в толстую косу, перекинутую на грудь. Сама грудь, кстати, высокая, приятная такая. Талия тонкая. Грация, грация! «Не напрасно же я сюда заглянул!»

Перед тем как начать реплику, Кирьянов облизал губы.

– Госпожа Крестовская, в газете сказано, что вы дебютантка. Но ваша фамилия кажется мне знакомой.

– У меня отец писатель. Всеволод Крестовский, автор «Петербургских трущоб».

– Ах да! Как же, как же! Нашумел в свое время этот роман. Я, правда, не читал, но наслышан, наслышан. А вы, стало быть, Мария Всеволодовна… Я, стало быть, по вашему объявлению-с. Нашему театру нужны красивые и талантливые актрисы. Красота ваша, так сказать, налицо, не смущайтесь, не смущайтесь, это не комплимент, а профессиональная оценка со стороны театрального деятеля. А что насчет таланта? Есть ли у вас какой-нибудь опыт игры в любительских постановках?

– Я в Смольном институте играла в спектаклях.

– Так вы из Смольного. Это хорошо, это похвально. И успешно-с играли?

– Думаю, да. Рукоплескали.

– Рукоплескали, понятно, понятно. Это хорошо, это похвально.

Отвечая на вопросы, Мария покраснела, и это придало ей еще больше привлекательности. Кирьянов снова облизал губы.

– А что-с, – сказал он, – нам бы не мешало убедиться в ваших актерских способностях, как вы полагаете-с?

– Полагаю, что это нужно. Что мне, монолог какой прочитать? Я из Шиллера могу или из Островского.

– Так вы еще и разносторонняя-с: и из Шиллера, и из Островского. И трагедии, и комедии. Очень хорошо, очень похвально. – Он воровато огляделся. – А вы одна в квартире? И никого не ждете?

Эти вопросы насторожили Марию.

– А к чему вы любопытствуете?

– К тому, чтобы не помешали нам, нашему просмотру-с. Это очень неприятно, если монолог прерывается на половине.

Мария жила одна и никого не ждала, но сочла за благо солгать, чутье подсказало.

– В соседней комнате горничная. Да и кузен должен с минуты на минуту прийти. Он у меня кавалергард. – Она вспомнила о кузене своей подруги по Смольному Наденьки, о котором та часто рассказывала.

– Ах, какая досада! – хлопнул по подлокотнику кресла Кирьянов и в задумчивости погладил лысину. – Но я вот что придумал-с. Давайте я запишу вам свой адрес, и вы зайдете ко мне. Скажем, завтра, в три пополудни-с.

– Хорошо, господин Кирьянов. Это меня устроит.

– Только обязательно приходите-с. Сейчас уже двадцатое июля, а сезон открывается в конце августа, так что времени, посудите сами, совсем мало. Труппа уже почти вся подобрана, только несколько актрис найти осталось. А вы нам, по всему видно, подходите. Стало быть, буду ждать-с!

– Обязательно приду, – сказала Крестовская и привстала с места, давая понять, что разговор исчерпан.

Уже в дверях, после того как дал адрес и распрощался, пожимая и целуя руки Марии, Кирьянов повторил:

– Так, стало быть, жду-с.

Закрыв за ним, Мария торопливо замкнулась на ключ. Сердце ее билось часто, и была она перепугана. Какой несимпатичный, скользкий человечек, как будто персонаж папиных «Трущоб» сошел со страниц романа! Почему он спрашивал, нет ли еще кого в квартире? И так настойчиво приглашал к себе! Право, что-то тут не так! Тот ли он вообще, за кого себя выдает?

Мария благоразумно решила не ходить к Кирьянову, а выяснить вначале в Александринском театре, имеет ли он к нему отношение. Сей театр располагался на одноименной, Александринской площади, а фасадом, с колоннами и квадригой Аполлона на аттике, выходил на Невский проспект. Часто Мария бывала там на представлениях, часто, прогуливаясь, проходила мимо и мечтала выйти на его сцену под овации публики. Ах, вот бы сбылось! Благоразумие благоразумием, а мечты есть мечты!

Но в театральной дирекции ей ответили, что знать не знают никакого Кирьянова. А на робкий вопрос, требуются ли им актрисы, рассмеялись.

– Деточка, да мы отбоя не имеем от актрис. В нашу труппу попасть можно лишь по особому приглашению.

Вышла на улицу Мария совершенно подавленная. В задумчивости остановилась, прислонилась к колонне. Значит, не так уж и открыта дорога в театр, как она предполагала. Да еще и мошенники всякие лезут. Невольно на глаза навернулись слезы.

На плачущую на ступеньках театра девушку обратила внимание пожилая, но еще привлекательная дама. Она уже открыла было дверь, чтобы пройти внутрь, но задержалась.

– Чего слезы льешь-то? – грубовато и в то же время участливо поинтересовалась она. – Не берут в актрисы, что ли?

Мария, вытирая глаза и нос, кивнула.

– Ну, не изволь печалиться, милочка. В другой театр попробуй. В этот так просто не возьмут, для этого прежде имя нужно заработать.

– А где его заработать-то? Никому не нужно. Уж и объявление мое газета пропечатала, а все без толку. Один только проходимец какой-то пришел, сказал, что в Александринском антрепренером, а никакой он не антрепренер, никто и не слыхивал о нем.