Константин Мальцев - Крестовская. Роман

– А что ставили?

– Шекспира, Шиллера.

Куперник рассмеялся.

– У нас в Киеве вы начнете с водевилей. И совсем не с ведущих ролей.

– Я согласна! Так я принята? – Мария приложила руки к сердцу, этот жест показал, как она счастлива.

– Нужно еще соблюсти ряд формальностей. Да и рекомендации рекомендациями, а не мешало бы проверить ваши сценические умения.

– Я готова хоть сейчас! – Глаза Марии блестели от радости.

– О нет, прошу вас, давайте не сейчас. Я сегодня на весь день ангажирован одной дамой. – Куперник посмотрел в сторону от себя.

Мария проследила за направлением его взгляда и только тут обнаружила, что они не одни в кабинете. В углу на диванчике сидела маленькая девочка, лет пяти, и что-то рисовала в альбоме, что лежал у нее на коленях. Была она сосредоточена на своем занятии и происходившее вокруг вниманием не удостаивала.

– Это Таня, дочь моя, – сказал Куперник. – Таня, поздоровайся с госпожой Крестовской.

Девочка подняла глаза и произнесла совсем по-взрослому:

– Здравствуйте, госпожа Крестовская.

– Здравствуйте, – ответила Мария.

– Вот приехала дочка погостить, – пояснил Куперник, – тоже, кстати, из Петербурга, и я дорожу каждой минутой общения с ней, даже на службу, как видите, взял с собой. Так что… – Он с улыбкой развел руками.

– О, я вас прекрасно понимаю. Мой отец не видел, как я росла, и, полагаю, жалеет теперь об этом.

– Я уверен, что жалеет. Значит, до завтра?

– До завтра.

– Таня, скажи госпоже Крестовской до свидания.

– До свидания, госпожа Крестовская, – сказала девочка, оторвавшись от рисования.

Не могла Мария знать, что эта девочка Таня через много лет станет ее ближайшей подругой, невзирая на разницу лет, и будет ее звать не госпожой Крестовской, а по имени.

Назначенное на другой день испытание Крестовская прошла великолепно. Поначалу, правда, она опасалась, что может повториться та же история, что и с Кирьяновым, то есть что Куперник имеет в виду домогательства, вот и отложил на другой день, чтобы не при дочери. Поэтому вела она себя в первые минуты напряженно и скованно. Но выяснилось, что у Льва Абрамовича нет в мыслях ничего такого. Он провел ее в здание театра – в нем пахло животными, потому что прежде там помещался цирк – и познакомил с режиссером, которому, собственно, и предстояло принять решение на ее счет. Тот пригласил ее подниматься на сцену.

Зрительный зал был, конечно, много меньше, чем в той же Александринке, и вообще меньше, чем в любом другом петербургском театре. Но со сцены он казался огромным, особенно учитывая его пустоту: кроме Куперника и режиссера, там были налицо несколько актеров, пришедших поглазеть на дебютантку. Марию, однако, это не сбило, она пребывала в приподнятом настроении, поняв, что ее страхи напрасны и что ее действительно будут «испытывать» как артистку. В таком состоянии духа она вдохновенно сыграла все предложенные ей сцены.

– Не обманула Подобедова-первая, – довольно потирая руки, сказал режиссер. – Есть в девчонке искра, есть желание. Хотя техника хромает, – добавил он. – Ну да не в первые же амплуа мы ее принимаем!

С Марией был подписан контракт на один сезон. И бурная театральная жизнь закружила ее. Знакомство с труппой, репетиции, заучивание роли… Все было как в тумане, и по прошествии лет она не смогла восстановить в полной точности, что с ней происходило в те дни. И дневник был не помощник, потому что она во всей этой круговерти просто забывала делать в нем записи.

Но ярким пятном навсегда запечатлелось в памяти Марии то, каково ей было перед премьерным выходом на публику, и даже то, как она выглядела.

Ставили французский водевиль. Марии доверили второстепенную роль служанки; по сценарию это был довольно легкомысленный персонаж, этакая девушка-вертихвостка, пронырливая и кокетливая до ужаса, свою философию «живи как хочется и радуйся жизни» она излагала во фривольных куплетах, сопровождавшихся столь же фривольными танцами. На репетициях это казалось не более чем забавным и Марию, счастливую погружением в театральную жизнь, нимало не смущало, но вот настал день спектакля. Волнение, колотящееся в груди сердце, нервная дрожь, состояние как перед обмороком… Опытные актрисы старались ее успокоить, говорили, что это вещи обыкновенные перед дебютом. И ближе ко второму действию, к своему появлению пред очи зрителей, битком забивших зал, Мария с помощью старших подруг и обрызгивания лица водой привела себя в равновесие.

Вот к ней в уборную заглянули, сказали, что пора. Она, давно уж наряженная и напудренная, еще раз пробежала глазами листок с ролью, и без того назубок затверженной, перекрестилась и, выдохнув, отправилась «навстречу судьбе». Она была готова!

Идти к сцене нужно было длинным коридором, что освещался вереницей газовых рожков. Стояло там трюмо, куда смотрелись актеры, чтобы в последний раз проверить, в порядке ли костюм. Взглянула на себя и Мария.

О Боже! Она ли это? Та ли это маленькая девочка, любившая, когда ей рисовали смешные фигурки животных? Та ли это скромная смолянка, предпочитавшая разговорам о женихах чтение учебников и хрестоматий или, на худой конец, романов? О нет! На нее из зеркала смотрела нагловатого вида разбитная девица, одетая в вызывающий наряд. Вернее, даже не одетая, а полураздетая! Плечи и руки обнажены, ноги обтянуты в трико, и еще эта коротенькая французская юбочка, долженствовавшая распалять воображение зрителей-мужчин. Лицо, правда, имело перепуганное и невинное выражение, но это не выкупало общего впечатления.

– Это не я, – прошептала Мария.

Чувство действительности, вытесненное всей этой театральной суетой и мельтешней, вернулось к ней. Она ощутила вдруг, сколь неестествен окружавший ее артистический мир, ей захотелось сбежать из него, сбежать раз и навсегда.

Но Мария встряхнулась, улыбнулась своему отражению в трюмо. «Назвался груздем – полезай в кузов!» – вспомнилась ей пословица. Нельзя было подвести Подобедову-первую, поручившуюся за нее, Куперника, поверившего в нее, память матери, наконец!

Не убирая с лица улыбки, поспешила она на сцену, тем более что ее уже подгоняли.

Ей казалось, что она удовлетворительно справляется с ролью. Не блестяще, но сносно. С нужной интонацией подает реплики, смешно кривляется и поет куплеты и уморительно подтанцовывает. Глядя в зал, она видела, как зрители, особенно мужчины, направляют на нее бинокли и лорнеты и улыбаются.

«Значит, нравится!» – радостно подумала она. Но тут же она как будто посмотрела на себя со стороны, и пришло осознание, что это не игра ее производит впечатление, а ее полуголый вид, ее ноги и плечи. «Ну и пусть!» – назло самой себе решила она. Ей нравилось, что она нравится, это, как известно, свойственно прекрасному полу.