Влад Ревзин - Сумерки берлинских идолов

В воздухе чувствовалась влага. Ледяной дождь то начинался, то переставал, уже несколько дней. Но сейчас небо очистилось, и над островерхой крышей дома напротив взошла большая красная луна.

Карл завернул за угол и прошел вдоль каменной ограды, откуда кусты протягивали наружу скрюченные пальцы сквозь узорчатую решетку.

Его кофемолочный Форд Модель 18, с белым откидывающимся верхом, стоял в густой тени Сегенскирхе, -подальше от особняка Боудермюллера, чтобы не привлекать любопытствующих взглядов.

Когда он уже тянул руку к никелированной рукоятке, от ограды отделилась небольшая женская фигурка и преградила дорогу. Женщина держала в руке карманный браунинг, – красивая женская безделушка белого металла, удобно помещающаяся в женской сумочке или кармане штатской одежды. Милый блестящий аксессуар, если не знать, что тупорылая пуля калибра 6,35, выпущенная с небольшого расстояния, укладывает человека так же верно, как остроконечная пуля из винтовки Манлихера.

Отраженный свет дальнего фонаря в светлых глазах мерцал, словно два светлячка на неровной морской глади. Черные волосы тускло отсвечивали под луной.

– Негодяй, – сказала брюнетка срывающимся голосом.

Вот женщина, наскоро подумал Кюла, переводя взгляд с мерцающих глаз на еле видимое отверстие ствола малыша-бельгийца. Мой идеал, – невысокая, стройная, грациозная, – не женщина, а пантера с голубыми глазами. Смуглая кожа, короткая стрижка в стиле Чикаго.

Убъет она меня сейчас, ко всем чертям, и все…

Он выставил ладони, как будто они могли защитить от летящей пули.

– Давай не будем делать глупости, Хельга, – сказал он умоляюще.– Я люблю тебя, и ты это знаешь.

– Ты спишь с этой коровой!

Узкий плащ подчеркивал гибкую фигуру с идеальными пропорциями фарфоровой пастушки. Странная штука жизнь, – приходится делать не то, что хочешь…

– Это не значит, что я ее люблю! Да я и не сплю с ней! Меня пригласил Йоганн, ее муж. По делу.

Она зло усмехнулась:

– Ты нужен Боудермюллеру так же, как министру финансов советы сельского счетовода. К тому же мужа Барбары нет в Берлине.

– Что я тебе и говорю. Случилось недоразумение! Ему пришлось уехать, а я, несолоно хлебавши, покинул его дом…

– Пробыв там почти четыре часа?!

– Ты что, все это время стерегла меня здесь?

Ее рука с пистолетом задрожала.

– Я здесь всего лишь десять минут. Чтобы сказать тебе, как я тебя ненавижу…

– А я тебя нежно люблю, как не любил никого.

Как и следовало ожидать, ее хватило на минуту. Через шестьдесят четыре секунды женщина лихорадочно прятала пистолет в карман плаща, – словно стыдясь этого инструмента неудавшейся мести. Потом она замерла, опустив голову и горько всхлипывая.

Карл подошел к маленькой брюнетке, осторожно обнял за плечи. По его телу прошла жаркая волна. Не то, чтобы он первый раз оказался под прицелом, но уже в третий и четвертый раз после подобных приключений пылал, словно вышел из турецких бань.

– Давай сядем в машину и поедем ко мне, – ласково сказал Карл. Его лицо возвышалось над черноволосой головкой, как морда овчарки над таксой.– Тебе надо выпить. У меня есть отличный Арманьяк. Ты совсем замерзла.

Уже в машине, глядя сквозь стекло, она сказала с неожиданной твердостью:

– Ты меня использовал. Чтобы познакомиться с Барбарой Боудермюллер. Это грязно и непристойно.

Карл Кюла искоса взглянул на свою пассажирку. А ведь она и выстрелить могла. Быть героем-любовником, оказывается, не всегда завидное амплуа. В это амплуа легко вплетается драматизм, а то и трагедия.

Уже полтора года Карл снимал маленький, но уютный, аристократически выглядящий домик на Акациеналлее, 39. На другой стороне улицы, через три дома, находилась клиника Dr. Weilers Kuranstalten. Здесь пятнадцатью годами раньше умер от сифилиса отец знаменитой Мари Магдалене Дитрих, звезды «Голубого ангела». Вестенд приобрел репутацию зеленого респектабельного района. Но не комфортность и тишина привлекли сюда Кюлу, а полное безразличие соседей друг другу, и более того, – желание скрыться от нескромных глаз за оградами и крепкими стенами.

В последнее же время, когда наци дрались с тельмановцами, а полиция била всех дубинками и стреляла в обе стороны, Вестенд казался тихим островом в теплом море.

– Идем, у меня тепло.

– Если ты хочешь, – сказала она тихо.

Машина подкатила к аккуратной живой загороди. В спутанных голых ветвях скрывалась калитка.

– Да, хочу, – сказал он мягко и коснулся ее локтя. Она отдернула руку, впрочем, не больше, чем на сантиметр.

За забором блестели белые стены двухэтажного домика. Отсюда, из машины, виднелась входная дверь с маленьким окошком, забранным мудрено заплетенной решеткой. Верхнюю ступеньку лестницы украшали два пупса с крылышками по обеим сторонам, – то ли купидончики, то ли ангелочки, из других отделов небесной канцелярии. Пупсы смотрели друга в недоумении, словно спрашивая себя: он что, – опять взялся за старое?

Луна поднялась высоко над крышей. Она все больше светлела и теперь казалась желтым кошачьим глазом, замершим над голыми деревьями.

Он опять положил ладонь на ее руку:

– Пойдем, – сказал Карл тихо.– Может, ты еще захочешь меня застрелить.

Он обошел выступающей перед черными крыльями бампер, открыл дверь и подал руку. Пришлось применить некоторое усилие, чтобы извлечь женщину из машины. Когда это удалось, он захлопнул дверцу, подхватил Хельгу на руки и понес к калитке.

Уже в доме она высвободилась из рук, вздохнула, сняла плащ, сняла платье и в одних чулках и лифчике стала подниматься по лестнице.

Она хорошо знала дорогу.

Карл вздохнул. Столь насыщенная сексуальная жизнь стала утомлять даже его.

Хельга наконец заснула. Она лежала, тихо дыша, словно ребенок, подложив ладошку под щеку. Черные короткие волосы сейчас не напоминали стиль Чикаго. Они были свободны, словно ветер взъерошил их, и так и оставил в беспорядке.

Он с опаской посмотрел на изголовье. Большое резное панно в виде морских барашков давно скрипело и стонало, и сегодня Карлу показалось, – близок час, когда ласковые женские ручки выдернут весь этот прибой из пазов; где, наверное, сотню лет он мирно набегал из левого края изголовья к правому.

Он осторожно встал, взял из кармана маленькую сигару, беззвучно спустился по лестнице. Вышел на крыльцо, осторожно прикрыв дверь.

Луна уже укатила в ту часть небосвода, откуда ее с Акациеналлее увидеть было невозможно. Карл зажег сигару от бумажных спичек, с наслаждением выпустил струю ароматного дыма.

Стояла тишина, будто он не находился почти в самом центре громадного, перенаселенного города, а оказался где-нибудь далеко от цивилизации, – на забытом богом островке.