Вальдемар Крюгер - Чита – Харбин

Избоченясь в седле, безмерно гордясь оказанной ему ролью, Степа ехал на бегунце среди бывалых казаков кричавших не раз « Руби их в песи, круши в хузары!» , обрушивая острые клинки на головы врагов Царя и Отечества. Густые травы доходили коням по брюхо, местами касаясь стремени. Воздух был напоен умопомрачительным ароматом множества ярких цветов; красных маков, синих и бордовых колокольчиков, желтых лилий, зовущихся грамофончиками, дикого клевера, и над всем этим бушующим разноцветьем порхают и кружатся бесчисленные мотыльки и бабочки, и неумолчный стрекот кузнечиков звенит в ушах чарующей мелодией лета, песнью нескончаемой жизни.

Поодаль, по широким зеленым еланям пестрят чуть заметные глазу полоски хлебов. К концу сенокоса обозначатся четко границы пашни, отделятся от леса наливающимся желтеющим колосом поля пшеницы и ярицы, зашумит, заволнуется темнеющими волнами забруневший [119] Забруневший, от забрунеть – начать спеть (о плодах), созреть наполовину. овес и от розовеющих нежным цветом гречишных полей нанесет на покосы ветерком запах меда.

– Копен тридцать с десятины смело будет, – осмелился сказать Степа, прикинув на глазок травостой.

– Через край хватил малый, – осадил его рябой писарь, недовольный присутствующим «посторонним». Проели мне всю плешь эти Нижегородцевы, особливо дед евоный, Марк, лавочник. Ух и жила!

Атаман глянул гневно на являвшегося аховым наездником писаришку, и не особо церемонясь рявкнул рассерженным гураном.

– Чево вертишься, как сыч на колу? Ты мне лайку не распускай! Пиши вон, и помалкивай!

Писарь заткнулся наказанной хозяином собачонкой, строча обслюнявленным карандашом в разлохмаченной тетрадке, затаив злобу. Ну погодите у меня, будет еще и на моей улице праздник.

В день выезда на покос, уже после первых петухов задымились в Могойтуе первые бани. Раноставы спешили провести обязательную процедуру помывки в бане и моления в горнице при горящих свечах. Всегда так было у православного люда, так должно и остаться. Весь поселок наполнился скрипом дверей, мычанием буренок, радостного говора людей. Севодни на покос!

Семья казака Сергея Нижегородцева не являлась исключением. Проводив коров в стадо, она в полном составе: отец, мать и пять сынов выехали на трех повозках на покос. Да, вы не ослышались, пять сынов. Три года тому назад, в 1913 подарила Анисья Сергею пятого сына, названного Петром. Уж так хотелось ей дочку, хватит уже мужиков, с Сергеем их пять, но на свет появился Петя. Сидят сыночки на телеге в рядок, словно славные грибочки, один одного ростом догоняет. Михаилу девятнадцать, Степе шестнадцать, Сергей Сергеевичу одиннадцать, тезке Пушкина шесть и Пете-петушку три. Вон сколько помощников у отца и матери.

На телегах находился сенокосный инвентарь: косы, деревянные и железные вилы, ручные грабли, оселки, козелок и молоточек для отбивания [120] Небольшая наковаленка-бабка, сверху слегка овальной формы, прикреплена для удобства (работы сидя) на скамеечке. При «отбивании» кос утончается режущая кромка, что упрощает последующую заточку косы. литовок, запасные зубья к граблям. Кроме того, топоры и двуручная пила, потники и два старых полушубка, пайвы и чуманы [121] Пайва, чуман – различная берестяная посуда, отличающаяся по форме и размеру. с собранной на покос едой, лагушок [122] Лагушок – бочонок конической, суживающейся кверху формы, с двойным дном и втулкой в верхнем дне. для питьевой воды, таган, ложки-поварешки и другая хозяйственная мелочь, отсутствие которой обыкновенно замечают при прибытии на место, вспоминая невольно поговорку «мал золотник, да дорог».

С раннего утра потянулись из поселка многочисленные тарахтящие по ухабам подводы с людьми, инвентарем, провиантом. Словно пчелы из улья тянулись они, направляемые незримой рукой, к благоухающим цветами сенокосам. Кто-то ехал налегке, старясь попасть первым, другие, не торопясь, делая все солидно. К ним относились и Нижегородцевы. Покос от нас никуда не убежит, вон они стоят колышки, отметившие наш пай.

Приехав на место, взялись первым делом за обустройство стана. Сыны, впятех [123] Впятех – впятером , молодцы, один одного краше, схватив три топора и две свистульки отправились рубить березки. Сам Сергей принялся скашивать траву на месте облюбованным им для устройства балагана. Этим он убивал двух зайцев сразу. В траве гнездятся полчища комаров, и скошенная трава была необходима для сенокосного жилища. Анисья приехала на покос всего лишь на один день. Помочь своим мужикам устроиться на месте, и самое главное – сделать зачин.

А пока она сгребала скошенную мужем траву в кучу, поглядывая украдкой на Сергея. Машет-то косой, как оглашенный, муженек мой, сокол ненаглядный. Заметив взгляд жены, Сергей еще шире расставил ноги, стараясь захватить пошире полоску скашиваемой травы. Вжик-вжик, свистит остро отточенная коса, ложатся, поникая колокольчики и ромашки, сбиваясь в тугой, ершащийся цветами валок, так напоминающий девичий венок. Словно прочла эти мысли Анисья, выбрала из валка цветы, сплела венок, сняв бабий платок, возложила на голову. Никто меня здесь не видит, кроме Сергея, для него это. Берег он свою Анисью, шутя говоря, на другую жену денег у меня не хватит, да к тому же неизвестно, будет ли новая лучше.

Отбросив косу, Сергей сделал лишь пару шагов, намереваясь обнять Анисью за стройный стан, как от околка раздался звонкий голос Сергуньки.

– Тятя, тащить березки?

Остановившись на полдороги, Сергей с сожалением вздохнул, и прокричал в ответ.

– Неси сына, у нас готово!

Очищенные с одной стороны березки, установив шатром, связали макушками, и закидали сначала срубленными ветками, а затем толстым слоем травы. Несрубленные снаружи балагана ветви служили упором и не давали «зеленой крыше» сползти вниз. В балаган натаскали травы на постель, наверх кинули войлочные потники и шубенки, сложили пайвы и чумашки. Прихваченную из дома дерюжку – на вход, готово!

Осталось за малым. Перед сном развести внутри костерок-дымокур, чтобы выгнать зануд-комаров, и вот оно походное жилище сенокосчиков. Сметану в глиняной корчажке поставили в холодную воду ручья. Там она не закиснет, простояв несколько дней, пока Анисья не привезет из деревни свежей.

К полудню на стане Нижегородцевых выросли четыре пузача-балагана. Семьи Сергея Нижегородцева, Георгия Рукосуева, отца Прошки, и двух других могойтуевских казаков, приходившего вчера говоруна Значитца и навязавшегося в кампанию Поршня, громогласно заявившего «Одним сугланом веселей будет!»

Сергей покачал лишь головой, зная по опыту, чем кончались встречи Значитца и Поршня. Подвыпив, начинали они выяснять, как это среди дальних родственников водится, степень родства. Приходились они друг другу, то ли троюродными братьями, то ли бог весть кем, величая однако себя кумовьями. После третьей рюмки дрались, после шестой мирились, чтобы затем подравшись во второй раз, заснуть на столе или под столом крепко обнявшись неразлучными кумами.