Валерий Кормилицын - Держава том 4

«Столыпин здесь, – медленно идя к выходу, размышлял Богров. – Сам Столыпин… Ну пересплю за свою жизнь ещё с сотней женщин… Ну выпью ещё сто бочек коньяку… И всё!.. Уйду в иной мир… И никто не вспомнит обо мне… Никогда!.. Словно меня и не было на этой земле… А Я был… Я не умею сочинять стихи или прозу… Я не в силах что-нибудь создать… Но Я могу УБИТЬ… Как убил Пушкина Дантес… Как убил Лермонтова Мартынов… И об этих ничтожествах помнят…

А я не НИЧТОЖЕСТВО!..

И Я – МОГУ!

И обо Мне тоже будут помнить… Смерти Я не боюсь!.. Боюсь ЗАБВЕНИЯ!»

Повернувшись, уверенным шагом направился в сторону Столыпина, пробираясь между вторым и третьим рядами.

Встав напротив, выхватил браунинг, и без всяких эмоций, словно плохой актёр в дешёвом спектакле, дважды выстрелил в удивлённо глядящего на него ЧЕЛОВЕКА, а не червя, как сам.

Столыпин замер, медленно наклоняя голову и устремляя взгляд к кровавому пятну на груди.

Уже сквозь какую-то пелену он видел, как его убийца сначала медленно, потом быстрее и, наконец, бегом устремился к выходу. Увидел, как с шашкой наголо, прыгая по креслам, к убийце бросился Спиридович. Увидел, как стрелявшего в него человека у выхода из зала схватил за шиворот какой-то жандармский офицер и с силой ударил по лицу, затем ещё и ещё раз. Другой офицер старался спасти убийцу, вырывая из рук налетевших на него господ во фраках и мундирах… А затем взгляд его остановился на входящем в ложу императоре и Пётр Аркадьевич, прежде чем осесть в кресло и потерять сознание, махнул ему рукой, показывая, что здесь опасно и надо уйти, потому как может быть и второй убийца.

Потом этот жест оценят как благословение, присовокупив кем-то расслышанные слова: «Счастлив умереть за царя».

К убийце подбежал Кулябко.

– Это Богров! – схватился за голову. – Банников, что стоите? Пулей летите к дому Богрова и арестуйте всех, кто там находится.

– Николай Николаевич, распорядитесь отвести задержанного… ну хотя бы в курительную комнату, где проведём допрос, – застеснявшись юнкерских эмоций, убрал шашку в ножны Спиридович, и вытянулся во фрунт, когда мимо него пронесли Столыпина и уложили на диван в конце холла, неподалёку от касс.

Около раненого хлопотал врач, останавливая кровотечение.

– Господа, лишних прошу удалиться, – глянул на вошедших в курительную комнату Спиридовича с Кулябко прокурор Киевской судебной палаты. – Как я понял, свою миссию вы уже выполнили, – полным сарказма голосом проскрипел он, с вызовом продолжив монолог: – Допрос поручаю подполковнику Иванову, спасшему арестованного от самосуда.

Разъярённые жандармы вышли в холл.

– Доктор, куда увозят Петра Аркадьевича? – обратился к врачу Спиридович, с трудом сдерживая негодование.

– В клинику Маковского на Малую Владимирскую. Может, выкарабкается, – словоохотливо продолжил врач. – Одна пуля легко ранила Столыпина а руку, но другая попала в грудь. Однако его превосходительство спас покровитель Киева и святой Руси Владимир в образе ордена, куда попала пуля и изменила гибельное направление в сердце, – на едином дыхании выпалил он, и поспешил за носилками с раненым.

– Ну, слава Богу, – широко перекрестился Спиридович, краем глаза заметив вошедшего в холл штабс-капитана.

К нему уже подошёл Кулябко.

– Ну что? Арестовали злоумышленников?

– Никак нет, господин подполковник. Все двенадцать комнат оказались пусты.

– Что, никого там не было? – совершенно растерялся жандарм, понимая, что оказался обыкновенной пешкой в чьей-то умной игре.

– Ну как не было? – вспомнил хамское отношение подполковника в первую их встречу у дверей в вестибюле. – Кот из-под кровати выглядывал, морда эсеровская.

– Нашли время шутить, – отмахнулся, даже не оскорбившись, Кулябко.

Допрос Богрова продолжался до утра, после чего уже сам Курлов попытался забрать убийцу к себе, в охранное отделение.

Но прокурор проявил характер и приказал отправить арестованного в тюрьму Киевской крепости – Косой капонир.

В первые дни газеты печатали оптимистичные бюллетени, описывая, что режим в клинике весьма благоприятный для лечения, и даже мостовую на Малой Владимирской, по приказу генерал-губернатора, застелили соломой, дабы проезжавший транспорт не создавал шума.

Пулю изъяли, но оказалось, что осколки ордена сыграли роковую роль, поразив печень, и 5-го сентября Столыпин скончался.

Вскрыв завещание, присутствующие замерли от какого-то мистического ужаса, прочитав: «Я хочу быть погребённым там, где меня убьют».

– Бедный, он знал, он чувствовал, что его убьют и постоянно жил с этой мыслью, – разрыдалась жена.

9-го сентября Столыпин был погребён в Киево-Печёрской лавре.

В трапезной церкви, где проходило отпевание, собралось правительство, высшие генералы и офицеры, члены Госсовета и даже крестьяне из ближайших деревень.

Государь не присутствовал…

«Я не смогу держать маску хладнокровия, уверенности, невозмутимости и разрыдаюсь, как мальчишка. При жизни я мог быть чем-то недоволен и даже злиться на него, а сейчас в душе лишь бесконечная жалость от потери этого умного человека. Второго такого мне не найти», – отстояв 6-го сентября панихиду во Владимирском соборе, уехал из Киева, где всё дышало произошедшей трагедией, в Севастополь.

Следствие двигалось удивительно быстро, и уже 9-го сентября состоялось заседание военно-полевого суда, приговорившее убийцу к смертной казни через повешение.

Вечером следующего дня приговор утвердили, но исполнение отложили на сутки, потому как наступила ночь с субботы на воскресенье. А казнить накануне воскресенья в России не полагалось.

В ночь на 12-е сентября, приговорённого вывели на один из фортов крепости – Лысую гору, где соорудили виселицу, и в 3 часа ночи приговор привели в исполнение.

Император назначил расследование действий должностных лиц.

Виновные тут же нашлись: генерал-лейтенант Курлов, вице-директор Веригин, полковник Спиридович и Кулябко.

Курлов написал рапорт и к радости генерал-губернатора Трепова тут же получил отставку – не в свои сани не садись.

Веригина по-тихому уволили из министерства внутренних дел.

Спиридович совершенно не пострадал, поскольку его главнейшей функцией являлось обеспечение безопасности царской семьи и государя, а они не пострадали.

Николай Николаевич Кулябко был отрешён от должности, и кроме обвинения «в бездействии власти, имевшим особо важные последствия», подвергся проверке и был уличён в растрате средств. За это предан суду и приговорён к тюремному заключению. Отсидел, правда, вместо шестнадцати месяцев всего четыре.

Затем проживал в Киеве, удачливо трудясь агентом, только не в полиции, а по продаже швейных машинок.