Игнатий Смолянин - Странствия Мелидена

Хорошая девица, по справедливости, если бы не начётнический дурман в голове, но нельзя сказать, чтобы Мелиден ощущал страстную влюблённость, от какой страдал когда-то в юности. И жалостливым он никак не мог себя назвать, нищим никогда не подавал, порой и пинал с презрением. Что ему эти бабы? А вот поди ж ты. Словно морок какой-то. В то же время, – утешал себя Мелиден, – если судьба ведёт, и в самом деле не стоит упираться, а то потащит. Видимо, так задумано на небесах. Или даже начётническим «льстецом» – ему ли с ним бороться. Если всё равно нет никаких целей, надо идти, куда идётся. И у Тасьи не видно личной корысти в этом деле. Разве что еще поднимет авторитет среди «боголюбивых народов», но зато обзаведётся новыми врагами. Может взаправду прежние грехи замаливает? Деятельным искуплением.

Воевода вернулся с торга уже через день после «совета в Сычугах». Вернулся недовольный – торг прошёл не слишком удачно. Опять разбойники ограбили купцов перед самым его носом, благополучно скрывшись с добычей. Конечно, такое происходило каждый торговый сезон, то есть в первую половину зимы, когда устанавливался санный путь, но до больших снежных заносов и пока было чем торговать. Однако обидно всё равно. Поэтому он встретил Мелидена холодно и укорил за опоздание. Снова Мелиден оправдывался, что не он опоздал, а их смена опоздала. Иначе бы он охотнее провёл время на торгу, чем лишние шесть дней в зимнем дозоре.

К счастью, воеводу быстро отвлекли другие дела, в том числе Аглавинин спор, о котором печатник Тунжа доложил почти сразу. Разбирательство решили не затягивать, тем более что братья Горбатые со своим батькой явились уже на следующий день после воеводы. Еще через два дня, на святую Фурсу, состоялось заседание воеводского суда. Как и можно было ожидать, оно свелось к голословным взаимным обвинениям сторон – Макера и Артома Горбатых с одной, Аглавины и Гиштасии с другой. Тасья обвиняла братьев в насилии над Аглавиной, в убийстве её «мужа по божьей воле» (то есть невенчанного), в грабеже. Приводила каких-то свидетелей-единоверцев, указавших под присягой, что Артом строит дом и завёл торговлю на деньги, непонятно откуда взявшиеся сразу после убийства инока Ивтихана. Кроме того, ивтиханову лошадь видели во дворе у Горбатых.

В ответ Макер и Артом заявили, что лошадь Ивтихана нашли в лесу и сами обвинили его в разных разбоях и в том, что соблазнил и увёл Аглавину против всех законов божьих и человеческих. А Макер сошёлся с ней по доброй воле и хочет закрепить первоначальное право на неё. На это Тасья заявила, что обвинения Ивтихана в разбоях – домыслы, что деньги ему жертвовали «боголюбивые народы» на скитские нужды и даже представила пару купцов-«истинников» в подтверждение, что в вопросе о насилии над Аглавиной надо верить самой Аглавине, а не мужику-насильнику. Тут Макер в запальчивости выкрикнул, что девку сбили с толку «новгородские раскольники» и она говорит с чужих слов. После чего обсуждение перешло во взаимную брань, если верить писцовой памятке, которую можно найти в сундуке судебных грамот липенского воеводства.

В сенях шла своя работа. Воеводу, который сам вышел из семьи «истиннического» толка и не потерял к нему сочувствия, натравливали на пришлецов Горбатых. Слова Макера про «новгородских раскольников» его заметно покоробили. Но открыто выступить на стороне скитских стариц воевода, всё-таки назначенный митрополитской Висагетой, не решался. Ясно было только, что слова одной стороны идут против слов другой, и никто не может предъявить неопровержимых свидетельств. Также не вполне понятно было, какое наказание назначить виновным, если таковые есть. Аглавина требовала кары убийцам и грабителям Макеру и Артому; за намеренное убийство свободного мужа налагалась пеня 10 гривен, но за священника вдвойне. За насилие над свободной порядочной женщиной налагалась пеня те же 10 гривен, но за насилие над уличённой в блуде – только 1 гривна. Братья своё насилие и участие в убийстве отрицали, хотя открыто называли его правым делом, и в свою очередь требовали выдать им Аглавину как беглую жену, пусть и невенчанную. И пеня за проигранный вызов на Божий суд составляла непомерные 10 гривен. Но когда прения зашли в окончательный тупик, Аглавина потребовала Божьего суда по старому обычаю.

– Есть ли у тебя заступник? – спросил, как положено, воевода Гаур.

– Есть, – отвечала Аглавина.

– Кто-нибудь из твоих братьев Гущиных решил заступиться или из земляков строгой веры?

– Нет, не они. Твой служилый дворянин Мелиден Варсин из Висагеты согласился постоять за мою честь.

– Мелиден? Кто он тебе? У него же вроде осталась жена в Висагете.

– За правое дело решил постоять божьим соизволением. Все знают, что он и в Висагете пострадал на защите вдовы.

Тогда воевода обратился к братьям Горбатым, согласны ли они на Божий суд. Макер немедленно ответил, что сразится хоть с чёртом, хоть с любым наёмником, если ему выдадут Аглавину. Однако Артом, уже прослышавший, кто такой Мелиден, пытался возражать, что не по закону выставлять против простых мужиков стременного дворянина из Висагеты и бывшего великокняжеского гридня.

– Да, неравный получается бой, – вынужден был согласиться воевода, которому Божий суд очевидно пришёлся по душе. – Что скажешь, Мелиден-вдоволюбец? И не будет ли уроном для твоей чести драться с огнищанином, пусть вольным и крепкого рода?

– Пусть выходят вдвоём или втроём на меня одного, – спокойно отвечал Мелиден. – Тогда урона чести не будет и бой станет равным. С любым оружием, какое захотят, как заведено. Или пусть сами наймут кого-нибудь, если боятся встретиться лицом к лицу. Деньги у них теперь есть, если не заблуждаюсь. А я не отступлюсь.

– Так не принято, втроём на одного, не по закону. Ты хорошо ли подумал, Мелиден? Не слишком ли высоко себя ставишь, один против трёх мужей?

– Как ставлю, так и ставлю. А законом запрещено товарищам или холопам вступать в бой на стороне господина. Я же сам, по доброй воле и при свидетелях, согласен выступить один против троих обидчиков. На это запрет не прописан.

Тогда воевода, сохраняя важный вид, обратился к Горбатым с вопросом, согласны ли они на Божий суд на таких условиях, или всё-таки отступятся. Артом, заподозривший неладное, мялся, но Макер был решителен – раз чужаку жизнь не мила, пусть будет по его воле. И обратился к отцу Титу за разрешением. Тот с суровым видом дал согласие – пусть выступят разом Макер, Артом и еще один брат, Амал. Провести Божий суд решили через четыре дня, на 9-й день вьюговея.

Как уже сказано, все эти дни Мелиден, отпущенный воеводой, проводил у Тасьи с Аглавиной, занимался по утрам на пустом огороде своим ремеслом, пока она при помощи Аглавины учила учеников, подкреплялся капустным супом с говядиной – любимым липенским блюдом, а вечер посвящал беседе. Мысль о составлении правовых грамот он отбросил, она и была полушуткой. Вопреки толкам, с Аглавиной они не блудили, тут обе стороны были тверды, хотя и по собственным извращённым соображениям. В это, понятно, никто не верил и Макер ярился, расхаживая по Липенску темнее тучи, как доносили доброхоты.