Евгений Кулькин - Обручник. Книга третья. Изгой

Нет, точнее, их злобы.

«Чудо искусства управлять, – вот как он начнет статью, – должно выходить из инаковости понимания чести, совести и достоинства».

Как-то один ученый, он же по совместительству поползновений и художник, предложил разработать на каждого члена их компании соответствующую купюру.

Ему, Троцкому, естественно, досталось быть червонцем.

То есть, осуществлять самое высокое достоинство номинирования, ведомого только им курса.

«Пятеркой» стал Зиновьев.

«Трешницей» – Каменев.

«Рублем» – Рыков.

Когда же стало ясно, что дальнейшее исчисление в купюрах исчерпалось, ученый художник сказал:

– Ну Пятаков своего достоинства никому не уступит. Так разменяем до копейки несравненного Бухарина.

Зря сказал.

Николай Иванович шутки не понял.

– Раз мое достоинство списано в мелочь, постараюсь соответствовать этому во всех, что на меня свалятся, делах.

Это была уже угроза.

А что, в сущности, мог он продемонстрировать под тем прессом, под который попал?

Изысканное усердие?

Или ту многофигурность, которая ему всегда поразительно шла?

Даже во фразе.

Кстати, кажется, эта его байка о том, как кончил свою жизнь Эсхил.

Вроде однажды размышлял он о чем-то наиболее возвышенном, сидя под некоей знатной горой. А вившийся над его головой орел, посчитал его лысину за знатный камень и сбросил на нее двухпудовую черепаху.

А вообще, в этом что-то есть – погибнуть от черепахи.

Но мировосприятие того, что происходит сейчас и тем более рядом, у Николая Ивановича стало чуть-чуть пробуксовывать.

Появились некие русогнусные, если не утверждения, то намеки.

Видимо, вот-вот заболеет великодержавностью или чем-то в этом роде.

И вот в разгар разговора о достоинствах, кто каких стоит, и заявился некий, опять же доморощенный, поэт.

В бюрократической жизни он был обыкновенным чиновником, как о нем говорили, «по поручению особой ненадобности».

Так вот он тогда произнес стихи.

Чьи они были, никто не спросил, поскольку он тут же, без предисловия, стал их читать:

Троцкий на эти вирши глянул нейтрально.

Как на то же небо, в котором началось «благоустройство».

Зиновьев сказал:

– Что-то в этом стихотворении есть языческое. Ибо звучит оно как заклинание.

Каменеву понравилась рифма – «перестройка-попойка».

– Это соответствует нашему менталитету.

Троцкий не уточнил: общему ли, или тому, коим заражена их компания.

Рыков – прорычал:

– Опять под дых? Сколько можно?

Бухарин перечитал стихи несколько раз и вдруг разразился другими:

Эти стихи никто не комментировал.

Только Каменев спросил:

– Из есенинских сусеков, что ли?

На что Бухарин расхохотался.

На чем опознание и кончилось.

А Троцкому пришел на память еще один чудак.

Этот купюр не рисовал.

И стихов не сочинял.

Зато он бредил неким тайным орденом, который – со временем – стал бы править всем миром.

И это было по душе Льву Давыдовичу.

Тем более что та власть, вкус которой, хоть и с кровью пополам, он ощущал, считай, многие годы, теперь был разбавлен пресностью какой-то обыденности, от которой – почти после каждого прожитого дня – ломит в затылке.

Он не смеялся, хотя все к этому вроде бы располагало.

И то, что хохотала жена и победоносно улыбался автор словорасчленения, которое развеселило всех: «Сталинград – Сталин, грозящий адом».

Ну так оно, наверно, и есть.

Он грозит адом врагам Советской власти.

А название города их любви с Надеждой «Царицын», как-то не вписывалось в революционную лексику.

«Сталинград» же можно и по-другому интерпретировать:

«Сталин готов радоваться».

Короче, все хохотали, а он – нет.

Какая-то непотребность висела над всей этой беседой.

И даже – натужность.

А хохот Надежды и вовсе был искусственным, даже нарочитым.

Но хохот иссякал.

И гасла беседа.

И о шутнике уже через минуту никто не вспоминал.

И лбы ели морщины.

ОРЛОВ Александр Михайлович (Фельбинг Лейба Лазаревич) в кадрах ОГПУ-НКВД – Никольский Лев Лазаревич). Родился в 1895 г. в Бобруйске. Окончил Лазаревский институт (восточных языков), учился на юридическом факультете Московского университета. С 1916 г. – в армии (прапорщик). В 1917 г. – вступил в партию. В 1918–1919 гг. – советник высшего финансового совета. Участник Гражданской войны на юге России. В 1920 г. – в особом отделе 12-й армии, начальник секретно-оперативной части Архангельского ЧК. 1921–1924 гг. – следователь Верховного трибунала при ВЦПК.

С 1924 г. – сотрудник экономического управления ОГПУ (борьба с коррупцией).

13.04. – Война Франции и Испании против Рифской Республики в Марокко.

13.07. – Начинается вывод французских войск из Рейнской области.

Надежда Константиновна переживала то, что меньше всего ожидала.

Она хорошо помнила ту вспышку раздора, что проскочила между ею и Сталиным в пору, предшествующую смерти Ильича.

Но, казалось, раз инцидент исчерпался, причем в пользу Сталина, то и все дальнейшее обязано было выстроиться по соответственному ранжиру.

Однако этого, видела она, не случилось.

Сталин и всегда, то есть при жизни Ленина, не демонстрировал близость к их семье.

Он не умел подыгрывать мужчинам и лебезить перед женщинами и потому как бы даже демонстрировал свою интеллектуальную неуклюжесть.

И вообще, Сталин для Крупской, с одной стороны, казался понятным без сносок, с другой, наоборот, представал в такой тайности и замкнутости, что становилось, по меньшей мере, жутко.

Если Кремль сейчас сравнить с общим ульем, то конечно же в нем видится Троцкий.