Владимир Циканов - Господа офицеры. Часть первая

Каждый раз, идя на лётном поле на постановку задачи, я думал: «Вот, итит же твою мать, понаехали тут и понавезли всего столько, что нам и за год не перевезти всё это… Не справиться!» Но каким-то чудным образом после третей-четвёртой нашей ходки за кордон 13 13 Здесь имеется в виду ― за границу при помощи расторопной и очень шустрой погрузо-разгрузочной команды солдат, состоящей из спортивного вида ребят, человек восьми-десяти (которые, почему-то, в большинстве своём имели поломанные уши и носы), приехавших с утра машин и навезённого ими груза, наваленного прямо на обочине взлётной полосы, заметно убавлялось.

Вместо ушей, которые были у всех людей вокруг, у этих солдат-грузчиков были, кажется, прилеплены, небрежным образом состряпанные, пельмени. Как будто кто-то специально им уши раздолбил молотком на наковальне. Это была сборная команда борцов и боксёров…

При каждом нашем очередном прилёте и посадке во время дозаправки топливом на аэродроме слышался приглушённый голос Захарова, его краткие команды и распоряжения: «Это сюда!», «Это туда!»

Всегда захаровский борт и вертолёт Шошнева загружались по полной программе, практически до самого верха под потолок и самым неудобным негабаритным, опасным грузом. Порою даже таким, который был запрещён к перевозкам всеми бумагами. Например, бензином в бочках 14 14 Бензин в отличии от солярки и керосина очень взрывоопасен. Он сам и его пары могут воспламениться даже от случайного соприкосновения бочек между собой, не говоря уже о том, что могло бы произойти при попадании пули в вертолёт, энергичном взлёте, непредвиденном манёвре или грубой посадке на площадке… . Другие экипажи Захаров всегда жалел, никогда не давал команды брать груза столько, сколько брал сам или «Константиныч» (Шошнев) и уж, тем более, брать на борт запрещённый груз. Когда это делалось у меня на глазах, то есть я всё это видел своими глазами, а не слышал от кого-то (с чьих-то слов), внутри меня начинали как бы одновременно говорить два голоса. Первый ехидно произносил: «Вот дед Тимоха не видит! Сейчас бы устроил свои разборки с шашкой наперевес!..» Второй спокойно и здраво рассуждал: «Ну, что ты? Ведь это же опытнейшие лётчики, они всё могут!» Дальнейшие мысли в голове, переплетаясь в клубок, перемешивая всё в кучу, неслись нескончаемым потоком: «Конечно, перегруза нет, скорее всего. Инструкция не нарушена! Но!.. Загрузка ― предел! Площадки на той стороне ― одно название! Случись какая-то непредвиденная ситуация ― не вытянуть! Не сесть и на повторный заход не уйти! Риск ― выше крыши! Ради чего? Можно всё завтра или послезавтра вывезти! Не умрут! Никто не умрёт от того, что подождут дня два-три свой груз!» Видя загрузки командирских бортов, я представлял, как будто бы сам заходил на вертолёте на ту или иную площадку с таким грузом, и мне при этом становилось страшно. Мурашки по спине начали прыгать так, что начинало казаться будто бы завелись блохи! Но при всех таких мыслях меня переполняло такое неописуемое чувство восторга и восхищения нашими лётчиками: и Захаровым, и Шошневым, и всеми другими из «старой гвардии», что мне хотелось взлететь, оторваться от земли прямо без вертолёта.

Потом, в конце лётного дня после выполнения всего дневного плана, изрядно уставший, еле-еле ковыляя до машины, которая нас ждала и отвозила на ночлег, я думал: «Вот чёрт подери! Глаза боятся, а руки делают! Да! Но без Захарова и Шошнева мы бы точно не справились…»

В один из таких суматошных дней, работая транспортниками и перевозя различные грузы, произошло следующее.

Время было уже далеко послеобеденное. Мы в паре с Захаровым на своих вертолётах заходили на посадку в Лянгаре последними. Захаров первый, мы ― за ним. Но оставался груз ещё на одну ходку в Сархад ― самую близлежащую площадку от Лянгара. Этот груз можно было перевезти всего двумя бортами. От долгого перерыва в приёме пищи после завтрака в животе что-то бурчало и «сосало под ложечкой». От мысли, что перевозка этого последнего груза достанется именно нам и, по-видимому, ведущим полетит сам Захаров, приходило осознание того, что с обедом будет от слова «никак», и мы на сегодня с ним пролетаем навсегда. Аппетит поэтому разыгрывался всё больше и больше. Хотелось не просто есть, а жрать в полном зверином смысле этого слова.

Когда мы сели и зарулили на свою стоянку, видно было, как машина с грузом, предназначенным для перевозки, отделилась и поехала именно к нам (нашему вертолёту). Захаров в это время уже стоял и накручивал рукоятку телефона, установленного на аэродроме возле одной из каменных каптёрок 15 15 Каптёрка ― помещение для хранения различного хлама. . Были в ту пору ещё тогда такие полевые телефоны (как в кино показывают). На корпусе этого чуда связи была ручка, которую надо было крутить по нескольку раз, чтобы ответил военный коммутатор. После ответа надо было назвать позывной того, кто тебе нужен. А далее уже либо была связь, либо её не было…

Мы выключились и вышли из вертолёта. Все лётчики других экипажей были тут же на аэродроме, сгрудившись небольшими кучками вокруг Захарова, и ждали команды на дальнейшие действия. В это мгновение Захаров говорит, обращаясь к Шошневу:

– Костя, слетаешь с ними (показывает при этом рукой на наш экипаж). Развезёте всё оставшееся быстренько. Там ещё груз едет, сейчас сказали по телефону. Сам загрузишься. А меня в штаб группировки что-то вызывают. Все остальные ― в машину, и в «Хилтон» на обед! Я поехал тоже».

– Хорошо! Всё сделаем! ― Шошнев в ответ.

Время на голодный желудок начало тянуться мучительно долго. Постоянно думалось: «Ну где там груз шошневский? Нас загрузили, а его борт почему нет до сих пор? Что так долго этот груз везут?»

В конце концов груз привезли, они загрузились, и мы в паре с ним полетели. Слетали. Возвращаемся. Здесь перед самой посадкой на Лянгаре слышим по рации: «Вам ещё надо слетать разок, груз отвезти!» Непроизвольно, по-видимому, одновременно и в том, и в нашем вертолёте все члены экипажа выдохнули в эфир: «Ну этиж, твою мать!..» Этой фразой, казалось, был подведён итог ― «Обеда для всех нас сегодня не будет!»

Сели. Зарулили. Каждый на свою стоянку. Везут груз, две машины. Одна машина направляется к нашему борту, другая ― ко второму, шошневскому.

Вижу: их борт загружают каким-то обмундированием, наш ― продовольствием. Под завязку! Жестяные банки ― в коробках. И чего там только нет: джем, плавленый сыр, масло сливочное, тушёнка говяжья, и свиная, и ещё другая всякая-всякая всячина… Слюни у меня начинают бежать, как у собаки Павлова на картинке из учебника по зоологии при изучении темы ― «Условные и безусловные рефлексы»…