Екатерина Элизабет Люмьер - Гимн Красоте

Вне своего театрального костюма танцовщик выглядел совершенно иначе. От внимательного взгляда Венсана не укрылись ни красивые точеные черты лица, ни сильные мускулы, обтянутые тонкой тканью. Он тут же забыл о своих прошлых страхах и сомнениях, осталось лишь предвкушение от предстоящей работы. Изначально он задумывал написать портрет в театральной обстановке с сильным световым контрастом, но сейчас, обдумывая предложение, сделанное Виктором два дня тому назад, он склонялся к тому, чтобы изобразить его в личных покоях как Диониса – древнегреческого бога виноделия и вдохновения – с традиционной гроздью винограда.

– Прошу вас, проходите, – наконец, опомнившись, произнес он, виновато извиняясь.

– Благодарю! – Виктор вошел в достаточно скромную квартирку на мансарде. Внутри было светло, достаточно уютно, несмотря на аскетичность, и даже любопытно. – Знаете, я никогда не жил в обычной квартире. Бывал, конечно, но не жил. – Виктор перевел взгляд на художника, открываясь от созерцания обстановки. – Спасибо, что пригласили в качестве натурщика. Это было очень… неожиданное предложение.

В квартире было тепло, а потому Люмьер стянул с шеи шарф, а потом взъерошил густые каштановые кудри, поскольку все еще не смог остыть сам.

– Честно говоря, это мой первый опыт, – добавил Виктор.

– Надеюсь я не разочарую вас, – поспешно ответил Венсан. – Я сам только учусь и не обладаю большим опытом. Однако смею надеяться, что наша с вами работа окажется весьма плодотворной.

Он жестом пригласил танцовщика к небольшому деревянному столу, ютившемуся в углу студии, на котором лежали всевозможные книги. Художник быстрыми движениями перебрал несколько и выбрал потертый старый фолиант с золотой надписью на обложке «Ελληνική μυθολογία».

– Я тщательно обдумал ваше предложение и решил написать вас не совсем обычно, – Венсан улыбнулся. Он почувствовал себя легко и свободно. – Вы никогда не мечтали побыть богом?

– Богом? Мое предложение? – Виктор посмотрел на него несколько удивленно, ненадолго задумался, а потом совершенно беззлобно тихо засмеялся. – Я ведь пошутил! – Люмьер широко улыбался, испытывая самый настоящий приступ веселья. – Ну, хорошо. Раз уж вы тщательнейшим образом обдумали это самое предложение, я с удовольствием предстану пред вами обнаженным, месье Дюплесси. – Виктор положил шарф на стол. – И каким же богом вы хотите меня написать? Если же из греческой мифологии, – он кивнул на книжку в руках Венсана. – Для Зевса я недостаточно бородат, а для Ареса атлетичен, для Аполлона, пожалуй, недостаточно миловидный.

– Прошу, не обижайтесь на мои слова. Я вовсе не сомневался в ваших знаниях, – с жаром проговорил Дюплесси, кладя книгу на место.

Повинуясь просьбе танцовщика, он принялся помогать ему с рубашкой, стараясь не касаться кожи, чтобы ненароком не вызвать смущение. Он был рад, что его идея пришлась по вкусу, но теперь внезапно начал испытывать страх. Венсан ни за что бы не признался в этом Люмьеру, но, на самом деле, тот был первым, кого художник пригласил в свою студию. До сих пор он писал портреты, украдкой подглядывая за людьми в кафе или на улице. Венсан боялся, что подобное признание могло бы отпугнуть его нового знакомого и заставить начать сомневаться в его профессионализме.

– Поверьте, я не обижаюсь. Я вырос в достаточно жестоком театральном мире, где каждый готов тебя столкнуть с лестницы, если ты добился хоть чего-нибудь, в отличие от твоего соседа по комнате. – Виктор стянул рубашку с плеч, оставляя ее на спинке стула, приставленного к столу. – А если ты знаешь больше, чем другие, и ненароком уличаешь их в необразованности, то можно схлопотать чего похуже оскорблений. Но, правда, с возрастом это проходит. Горячие головы в четырнадцать-шестнадцать лет не признают своей заурядности. – Виктор усмехнулся и повел плечами, которые после шести трудовых будней иной раз сводило. – Я вижу, что вы волнуетесь. – Люмьер положил ладонь на плечо художника. – Не стоит.

Вздрогнув от внезапного прикосновения, художник виновато улыбнулся. Венсан понимал, что Виктор настроен благожелательно и, кажется, действительно был готов работать, но природная скромность и нервность не давали ему полностью поверить в то, что все это происходит на самом деле. Бросив оценивающий взгляд на танцовщика, он отметил особую пропорциональность и ладность его фигуры. Идея использовать греческую мифологию пришла к нему во сне. Этой ночью к нему явился танцовщик в образе бога и призвал к участию в пиршестве. Действие происходило в лунную ночь на берегу полноводной реки, а в воздухе витали запахи пряных трав. У костра вели хороводы наяды, а сам Люмьер в окружении фавнов восседал на троне, сплетённом из виноградных лоз, то и дело пробуя вино из большого золотого кубка, украшенного драгоценными камнями.

– Прошу, сюда, – произнес он после долгой паузы, указывая на стул, расположившийся у одного из больших створчатых окон. – Должен признаться, вы – мой первый опыт. Я никогда еще не приглашал никого сюда. Мне кажется, мои покои – он обвел рукой комнату, – не достаточно хороши для этого. Кстати, я совсем забыл о манерах. Быть может, вы хотите выпить, прежде чем мы начнем?

– Благодарю за предложение, но, простите, я не пью. Разве что чай, если вам не составит труда, – Виктор достал из заднего кармана брюк записную книжку, где была его музыка, и положил на стол к своему шарфу, чтобы никоим образом ее не помять и не забыть, ведь этим вечером он вознамерился воспроизвести и переписать в большую нотную тетрадь, где были все его произведения, этот новый этюд.

Виктор тоже нервничал, но совсем немного, скорее это было ощущение некоторой неловкости – не каждый день он представал перед новым человеком в обнаженном виде. Он не испытывал смущение, совсем нет, своего тела Люмьер не стеснялся, даже наоборот, и прекрасно понимал, что, пожалуй, это одна из наиболее выдающихся его черт, поскольку ежедневный труд над ним не прошел даром, и выглядел он, на свой вкус разумеется, вполне привлекательно.

Жить в одной комнате с другими людьми – одно, но представать в неглиже перед одним-единственным человеком – другое.

– Должен признаться, – Виктор вернул его фразу, – что чувствую себя ни много ни мало, как дама, впервые обнажающаяся перед мужчиной. – Люмьер расстегнул брюки и снял их. Виктор ходил без нижнего белья, что было не принято, выходило за рамки приличий. – Хотя от вас я точно ничем не отличаюсь. – Виктор улыбнулся, расправил брюки и повесил их на спинку стула, на котором уже висела рубашка, а потом отошел ко второму, где ему предстояло провести не меньше нескольких часов, и присел. – Знаете, о покоях, я скажу вам так. Не стоит беспокоиться о том, как выглядит ваш дом, а выглядит он уютным и… полным творчества. Мне и вовсе некуда кого-либо пригласить. – Люмьер потянулся, расправляя плечи, вытягивая ноги, чтобы расслабиться, прежде, чем придется долго сидеть. – А у вас очень даже приятно.