Екатерина Элизабет Люмьер - Гимн Красоте

Виктору казалось, что он сломает пальцы, прежде чем доиграет. Музыка была не просто сложной и быстрой, сколько тяжелой, похожей на «Dies Irae» Джузеппе Верди. Люмьер, спокойный внешне, переживал бурю страстей внутри самого себя, старающийся забить все свои страхи как можно глубже, все свое разочарование этим миром, когда он так явственно старался найти то самое божественное, что вело бы его вперед. И каждый раз он находил, и каждый раз он боролся с той реальностью, которую понимал и чувствовал так ярко и болезненно. Он был другим, иначе мыслил, где-то опережал свое время и чувствовал себя лишним, неправильным, непрошенным гостем, который старался жить во своим устоям, следовавший своим принципам. Неприкаянный, старающийся оправдать в своей голове ценность своей жизни и важность существования. Виктор так хотел верить в то, что он не был всего лишь мимо проходящим для мира существом, но самым печальным в этом всем было то, что Люмьер был достаточно умен, чтобы понимать, что он всего лишь один из многих, и если его не станет, то мир в общем-то не изменится.

Перестав насиловать инструмент, Люмьер перестал играть, когда в один момент руки зависли над клавиатурой и безвольно опустились. Оглушающая тишина обрушилась на него со всех сторон после того, как весь зал был заполнен громогласным голосом рояля. Если бы он не находился в отдалении от жилых помещений, то Виктору бы хорошо влетело за подобную дерзость и даже жестокость по отношению к театральному имуществу. Он тяжело вздохнул, несколько минут смотря на черно-белые клавиши, а потом осторожно к ним прикоснулся. Это была не его мелодия, не его голос и порыв сознания. Виктор заиграл девятый опус Шопена.

Мелодия успокаивала, оживая под пальцами, заполняя пустоту и тишину. Словно бы море, пребывающее в штиле, после ненастного шторма. То умиротворение, что настигало разум, затапливало его спокойствием, было ни с чем несравнимым. Он словно бы остался наедине со всем миром и первозданным безмолвием, где-то на рассвете времен. И не существовало ничего, кроме биения сердца и первого ноктюрна.

Виктор закончил играть, когда был уже поздний вечер. Стало в разы легче. Он чувствовал, что наконец-то мог свободно вздохнуть. Мысли отступили, как и пустота, оставляя за собой только блаженную тишь, которая обещала стать неплохим подспорьем для будущего творчества. Люмьер понимал, что очень сильно себя загнал, работая и сочиняя музыку ежедневно, ведь нужно было нормально спать и питаться, а не пренебрегать своим телом во имя искусства каждый раз, стоило только мимолетно захотеть вновь прикоснуться к скрипке или фортепиано, записывая новую мелодию, что родилась в его голове. Он знал, что рано или поздно тело скажет «нет», и он свалится с простудой или еще какой болезнью, забывшись и перетрудившись – его самое любимое занятие.

Он встал и закрыл клавиатуру, опустив крышку, вернул на место скамеечку и ушел, не оборачиваясь, словно бы вверил этому пустому залу какую-то тайну, которая не могла быть произнесена вслух. Вернувшись безлюдными коридорами в спальню, он лег спать, чтобы не уснуть еще несколько часов, пока на самом краю сознания звучали отголоски будущей мелодии, словно бы возвращавшейся из недр небытия.

Проснувшись на следующий день Венсан, ощутил радостное волнение. Несмотря на все невзгоды, выпавшие на его долю за последние два года, он сохранил за собой по-детски наивную любовь к праздникам. В конце концов сегодня ему исполнилось двадцать три, это ли не повод для радости?

Забрав почту, он быстро просмотрел полученные письма. Среди писем было несколько поздравлений от друзей из художественной среды и посылка от Жана Обера с первоклассным коньяком. Улыбнувшись про себя, он поставил бутылку на стол, рядом с кофе, полученным от Виктора. Сколько раз они весело напивались вместе после занятий в Сорбонне!

Одно из писем было написано его матерью. Они были дружны и, несмотря на его уход из семьи, поддерживали постоянную переписку, а также изредка встречались за обедом втайне от отца. Каждый раз она мягко намекала ему, что Анри давно уже перестал злиться и им бы следовало возобновить общение, но Венсан был упрям и ни за что не хотел делать первый шаг. Письмо содержало поздравление и напоминание о сегодняшней встрече. Жозефина де ла Круа знала, что ее сын бывает очень рассеян в подобных вопросах. И не зря. Договоренность напрочь выпала у него из головы.

Прочитав оставшуюся корреспонденцию, он решил, что ответит на нее позже. Перед встречей с матерью у него было еще несколько часов, и он решил посвятить их работе. Увлекшись процессом, Венсан не заметил, как прошло время и был вынужден в спешке собираться, чтобы к назначенному часу успеть в «Английское кафе», где они условились встретиться.

Находящийся на пересечении бульвара Итальянцев и улице де Мариво, ресторан по праву можно было назвать одной из жемчужин Парижа. Он был открыт в 1802 году и вскоре стал одним из самых модных мест. Фасад шестиэтажного здания, где был расположен ресторан, был выполнен в строгом стиле. Но стоило только пройти через тяжелые стеклянные двери, как посетитель оказывался в просторной зале с золочеными зеркалами и мебелью из красного и орехового дерева.

Кивнув метрдотелю, Венсан прошел между столов в центр зала. Он сразу же заметил ее. Жозефина де ла Круа принадлежала к тому типу женщин, которые неизменно приковывают к себе внимание. Ей было немного за сорок, но ее кожа сохранила гладкость юности. Ее фигура была хрупка и изящна, но в тоже время в ней была некая чувственность, которая сводила многих мужчин с ума. Темно-рыжие локоны, точно такие же как у Венсана, были уложены в элегантную прическу. На ней было платье из зеленого шелка, так выгодно подчеркивающее цвет ее больших глаз.

Принесли шампанское. Они выпили за его здоровье. Жозефина кратко рассказала о последних новостях. Жизнь в обществе шла своим чередом. Венсан поведал матери о своих последних успехах, не забывая при этом упомянуть о полученном предложении работы в опере. Как он и думал, она отреагировала слегка прохладно, но все же поздравила сына. Спустя полчаса легкое напряжение, которое было между ними в начале встречи, прошло. Проговорив еще час, они сердечно распрощались. На прощание Жозефина вручила ему подарок на день рождения – золотой портсигар с гравировкой.

Покинув ресторан, он закурил и направился в сторону здания оперы. Вечер Венсан решил посвятить подготовке к завтрашней беседе. Необходимо было отобрать его лучшие рисунки, чтобы продемонстрировать свое мастерство с лучшей стороны. Завтра должна была решиться его судьба, и он твердо решил не упускать этот шанс.

На следующий день Венсан встал на рассвете. Он нервничал. Сможет ли он понравиться в опере? Достаточно ли он хорош, чтобы занять столь важную должность? Художник переживал, что отсутствие опыта может стать решающим фактором в данном вопросе. Все же, несмотря на рассказ Люмьера, он совершенно не представлял как именно устроена работа театрального художника и что от него могут ожидать.