Марианна Дюваль - Судьба Пятерых, или Нефритовая лилия. Историко-приключенческий роман

– Кстати, а как имя моего нового господина? – наконец спросил, новоиспеченный слуга.

– Шевалье де Шарон.

– Надо запомнить, – с усмешкой, проговорил Глюм.

Итак, де Шарон, в сопровождении нового слуги, продолжал идти к заветной мечте, до которой оставалось не больше мили. Они шли по узкому кварталу Сапожников, когда идущий им на встречу господин, невежественно столкнул де Шарона с дороги. В ярости, де Шарон обернулся, и посмотрел вслед, удаляющемуся господину, который беспечно продолжа свой путь, и как видно, не собирался извиняться, за свое вопиющее поведение. Горячего бургундца, возмутило столь наглое поведение незнакомца, поэтому, догнав наглеца, он, дерзко заявил:

– Простите сударь, но вам не кажется, что вам следовало бы попросить у меня прощение?!

Но господин не обращая внимания, на заявления юного провинциала, продолжал идти своей дорогой. Этим господином, был тот самый граф Рошне. Де Шарон, в свою очередь не унимался, он вновь обогнал его и заявил:

– Я требую от вас извинений!

– Подрасти, щенок! – сказал надменно Рошне, оттолкнув от себя бургундца, да так, что юноша ударился спиной об стену дома.

Вскипев от злости, де Шарон выхватил шпагу и бросился на господина в фиолетовом камзоле, но тут же потерпел поражение. Ах, если бы де Шарон только знал, как близок он был, от опасности. К счастью, г-н Рошне не знал юношу в лицо, ведь, кардинал дал ему ясно понять, что бы тот занялся поисками дерзкого провинциала.

Юноша тем временем, не успокаиваясь, упрямо старался, напасть на обидчика. Видя, что побудить наглеца к драке у него не получается, де Шарон в негодовании воскликнул:

– Я третий раз требую от вас извинений, слышишь ты, негодяй!

Похоже, что эти слова, наконец, затронули господина Рошне, так как он сразу же вытащил шпагу и, скинув плащ, воскликнул:

– Ты мне за это ответишь, щенок!

Де Шарон с радостью накинулся на него и у них разгорелся поединок. Юноша, разумеется, не имея такого опыта как у Рошне, проигрывал ему, и все же, уперто не сдавался. В момент, когда граф был почти поражен, откуда то, появились мушкетеры кардинала. Они окружили провинциала и один из гвардейцев заявил:

– Сударь, именем закона вы арестованы! Вашу шпагу!

– На каком основании, позвольте вас спросить? – спросил высокомерно юноша.

– А, на том основании, дорогой юноша, что у нас в Париже, по приказу кардинала Ришелье, запрещены дуэли, – ответил граф Рошне, поправляя на руке перчатку.

– В таком случае, почему не арестовали вас?! – с возмущением спросил де Шарон, вырываясь из рук гвардейцев.

В ответ Рошне ухмыльнулся, и совершено спокойно ответил:

– Вы сами на меня напали, я шел мирно, а вы то и дело приставали ко мне, с каким- то требованием.

– Я требовал, чтобы вы передо мной извинились, за то, что вы меня толкнули. Если б вы извинились, то дуэли бы, вообще не было.

– А вам не кажется, молодой человек, что по всем правилам, это вы должны были бы уступить мне дорогу, так как я вас, старше. Что вы стоите, арестуйте его!

Граф дал знак гвардейцам, и на де Шарона, набросились восемь человек. Бургундец отчаянно защищался, двоих ему даже удалось ранить, но на этот раз ему не повезло. При очередной попытке сопротивления, бургундцу заломили руку, и несколько раз усмирив кулаком, повели через весь город, в тюрьму. Все надежды стать мушкетером в те минуты, рассыпались, как карточный домик. С каждой минутой, де Шарон находился все дальше, и дальше, от заветной мечты.

После ареста, над г-ном де Шароном, был суд. Поскольку во время дуэли бургундец, не успел нанести большого урона графу Рошне, то на суде, было решено обойтись штрафом. Но так как, в гостинице, «Вольный ветер», бургундец лишился последних трех пистолей, молодой человек не смог оплатить, и четверти названой суммы. Не добившись от обвиняемого оплаты, суд приговорил его, к двум месяцам тюрьмы.

Не имея за душой, и ломаного гроша, рассчитывать бургундцу на хорошие условия в тюрьме, не приходилось. После очередного избиения, де Шарон оказался в камере для бедняков.

Придя в себя, бургундец почувствовал ноющую боль в ребрах. Несмотря на то, что каменная плита, (служившая ему кроватью), была засыпана сверху соломой, но даже через нее де Шарон, ощущал, как холод, пронизывает все его тело.

Из соседней камеры доносились постоянные вздохи, стоны и кашель, что приводило де Шарона в бешенство. Одиночество угнетало бургундца, а несбыточные мечты о карьере, выводили его из себя. Целыми днями юноша спал или просто лежал, а когда тоска становилась непосильной, он начинал стучать ногами в дверь, или петь дурацкие песни, таким образом, сводя с ума стражников.

Кроме всего этого, де Шарона мучили клопы и тюремная еда. От постоянной носки одежды, рубашка и без того грязная и рваная, начинала расползаться на его теле, словно бумага, что было не менее печальным.

Дни ползли, каждый день приравнивался к году. В один прекрасный день, де Шарон осознал, что прожил в тюрьме всего две недели, а состояние его души было таковым, словно он прожил в своей камере два месяца.

И вот, когда дни, проходившие в тюрьме стали совсем невыносимыми, Бог послал к несчастному провинциалу, своего милейшего слугу, аббата де Рамиса.

В тот чудный день, аббат проходил мимо долговой тюрьмы, под названием «Отец кармелитов». В то же время, возле тюремных стен, стоял странный господин. Сняв шляпу, он глядел на окна тюрьмы, и плакал. Увидев этого скорбного господина, де Рамис, будучи аббатом и священником, в одном лице, счел за свой христианский долг, спросить у того, что случилось.

Тем господином, был тот самый, верный слуга, Глюм. Все то время, когда его хозяин дрался с Рошне, а затем был арестован, слуга в обоих случаях показал себя не с лучшей стороны. Глюм чувствовал страх, перед Рошне, поэтому наблюдал все эти события, спрятавшись за стенкой соседнего дома, опасаясь как бы верноподданные кардинала, не припомнили все его пасквили, придуманные им в честь, его высокопреосвященства.

Теперь же, осознав все свое невежество, Глюм сидел у главного входа тюрьмы, докучая стражников просьбами, чтобы его посадили вместо г-на де Шарона, или, на худой конец, посадили бы в одну камеру с ним. Стражники всячески прогоняли надоедалу, а случалось, что и, побивали.

И вот, в то самое солнечное утро, Глюм стоял, как и было сказано, напротив тюремных окон, плача и кляня себя.

– Что произошло сын мой, тебя кто-то обидел? – спросил аббат де Рамис, перебирая пальцами четки.

На заданный де Рамисом вопрос, Глюм поднял глаза и увидел перед собой простодушное, и в то же время милое лицо священника.

– Беда у меня, святой отец, моего хозяина шевалье де Шарона, посадили в тюрьму, – ответил слуга, вытирая слезы рукавом рубашки.