Андрей Лютых - Битва под Острой Брамой

– Излагая свой план, Княжнин увлекся. Он поначалу не замечал, что тот, к кому обращены его слова, их просто не воспринимает, потом понял это, однако посчитал своим долгом договорить до конца. Наконец Игельстром перебил его:

– Так не лучше ли мне вовсе спрятаться в Петропавловской крепости? Все сие глупость! У нас есть союзный трактат с Речью Посполитой.

– Вы же знаете, что поляки заключили его против своей воли.

– Глупость! Помещики из областей, не отошедших по трактату к России, сами просятся под покровительство нашей государыни! У меня столько добровольных шпионов, что не может быть и речи о внезапной революции. Отыскался еще стратег! Я не нуждаюсь в твоих рассуждениях! Я полагал, что ты прислан ко мне соглядатаем, что ты человек графа Зубова, и только потому терпел тебя. Но, получив давеча от графа письмо, понял, что обманывался на твой счет. Так кто же написал про меня пасквиль, господин Княжнин?

– Я провел дознание. Сочинителя найти не удалось.

– А вот мне удалось, – Игельстром победно посмотрел на Княжнина, как всегда в такие напряженные моменты идеально скрывавшего свои эмоции. – Ты и есть сочинитель, капитанпоручик!

Говоря это, Игельстром вспыхнул, даже не усидел в кресле, принялся расхаживать по кабинету.

– Ты ведь участвовал в шведской кампании и с той поры почитаешь себя обойденным наградами, затаил обиду! А мне ли не известно, как складно умеешь ты сочинять рифмы? Потому и не сыскал ты злоумышленника, что искать нужно было самого себя!

– Воля ваша, только не делал я этого, совсем другим был занят.

– Ты с первого дня смеешь во всем мне перечить! – вскипел Игельстром, но, выпустив пар, вернулся за стол, на котором лежали какие-то бумаги.

– Так кто же тогда, коли не ты? – спросил он гораздо мягче, даже вкрадчиво.

– Не знаю, – стоял на своем Княжнин.

– Эх, упечь бы тебя так, чтобы твоя Колывань тебе раем небесным казалась! Да, видишь, заступники у тебя нашлись, сказывают, ты меня чуть ли не от смерти уберег. Хотя я сужу – ты токмо собственный недосмотр исправлял.

Княжнин молчал. «Неужто графиня Залуская заступилась? – подумал он. – Вряд ли генерал прислушался бы к комунибудь еще».

– Так вот, терпеть тебя подле себя я более не желаю. Отправляйся с глаз моих в Вильно. Только что получил донесение верного человека. Он свидетельствует, что там (в Вильно, а не в Варшаве!) составилось тайное общество заговорщиков, того и гляди, как ты сказал, кинут клич резать москалей. А прежде москалей станут резать своих, тех, кто нам верен и кого они считают предателями, по-здешнему – здрадниками. Первый из таковых, конечно, литовский гетман Шимон Косаковский. Вот и будет тебе дело: мы покажем, что своих в обиду не дадим, – сам российский посланник отправляет своего лучшего офицера, дабы помог обезопасить нашего лучшего союзника.

– Я должен буду подчиняться литовскому гетману?

– Этот гетман уже выслужил чин российского генерал-лейтенанта. Но ты поступишь под начало генерала Арсеньева, командира нашей дивизии в Вильно. С предписанием держать тебя подле Косаковского. А главное тебе предписание – дознаться про тайное общество в Литве. Только судя по тому, как ты мой давешний приказ исполнил, – сие тебе не по уму. Ну а коли, паче чаяния, что-то узнаешь – напишешь мне донесение. Самого тебя в Варшаве я видеть не желаю.

Княжнин, так же не испытывавший большого желания продолжать разговор с этим напомаженным разрумянившимся генералом, готов был уже уйти, но Игельстром задержал его:

– По дороге исполнишь еще одно дело. В Вильно поедешь через Новогрудок. Там найдешь князя Михаила Огинского. Сей магнат значится подскарбием [7] Должностное лицо в ВКЛ, по своим обязанностям сродни министру экономики и финансов. литовским, однако строит нам козью морду и под всякими предлогами избегает службы. То ему понадобилось путешествовать в Вену, теперь вот уехал в Новогрудок на контракты [8] Контрактами в Польше и Литве называли собрания шляхты в определенные периоды года для заключения договоров, оформление сделок, касающихся купли и продажи земель, ипотек, займов, выплат и т. п. . Сильно озабочен получением доходов со своих имений в Белоруссии.

Здесь Игельстром несколько смягчился. Казалось, Княжнин уже не вызывает в нем такого сильного раздражения. Наверное, только из-за того, что теперь оно было адресовано литовскому магнату.

– Так вот, нужно Огинскому намекнуть, что ежели он в ближайшее время не прибудет в Варшаву для участия в заседаниях постоянного совета, дабы заниматься сокращением армии, то недолго на все его имения снова наложить секвестр. Намекнуть, конечно, деликатно. Для того тебя и посылаю, дабы самолюбию князя потрафить – дескать, не простой курьер к нему послан, а капитан российской лейб-гвардии. К князю Огинскому мною приставлен, якобы для его безопасности, поручик. Выслушаешь его отчет: с кем князь встречается, какие при нем ведутся речи. Нельзя исключить, что наш ясновельможный пан связан с заговорщиками.

Говоря это, Игельстром взял со стола лист бумаги, с обеих сторон сверху донизу исписанный убористым почерком пофранцузски. Оказывается, документ предназначался Княжнину.

– Еще для пользы дела даю тебе весьма занимательную бумагу, – сказад Игельстром. – У Виленского тайного сообщества составлено тайное ж наставление для его прозелитов. И я оное заполучил. Вот, велел переписать для тебя. Зная сие наставление, ты сможешь понять, кто прозелит, а кто нет. Все, теперь ступай.

Княжнин, поклонившись, вышел. Приказ снова был, как в сказке про Ивана-дурака, только на сей раз он уходил с легким сердцем: возвращаться обратно уже нет нужды.

В вестибюле Княжнина дожидался Протазанов, зашел, будто бы проверить своих караульных. По тому, как спокойно встретил его тревожный взгляд Княжнин, понял, что тот и теперь его не выдал.

– Дмитрий Сергеевич, я навсегда у вас в долгу! – сказал он тихо.

– Полно, поручик. Ведь мы друзья. И я сему обстоятельству рад. Даже жаль расставаться.

– Вы уезжаете?

– В Вильно. Меня выдворяют из Варшавы столь же поспешно, как выдворяли из Петербурга. Только здесь меня ничего не удерживает. Полагаю, посланнику в Варшаве ничего не угрожает: ежели и существует заговор, то заговорщики сами должны оберегать Игельстрома, поскольку он именно тот, при ком их дело может кончиться успехом.

– Поужинаем на прощание в том шинке на Пивной улице?

– Почему бы и нет? Только, чур, в карты с поляками не играть и помнить про пост!

Отъезд в Новогрудок был запланирован на следующее утро. Оставшееся до ужина время Княжнин потратил на изучение документа, добытого виленским агентом Игельстрома. Княжнин теперь вспомнил, что за полчаса до того, как его вызвали в кабинет посланника, оттуда вышел какой-то еврей. Еще раньше Игельстром вызывал секретаря, очевидно, для того, чтобы сделать копию документа, которая теперь лежала перед Княжниным. Очень возможно, что человек, покинувший Игельстрома, был или его шпионом в Вильно, или связным. Княжнин пытался припомнить его ничем не примечательную внешность, но безуспешно – пока все евреи для него выглядели на одно лицо.