Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть первая. Том третий

Генрих заметил:

– Думаю, что с фрейлейн Рёкк, вы нашли друг друга, мой дорогой. В Берлине есть советские агенты. Может быть, она с ними связана. К сожалению, – Генрих вздохнул, – искать их слишком опасно. Вряд ли мы когда-то столкнемся.

Они выехали в лодке на самую середину озера в Груневальде. Генрих опустил весла:

– Жаль. Безопаснее работать вместе… – разговоривая с фрейлейн Марикой, Питер понял, что девушка, не случайно, согласилась считаться его подружкой. Актрисе требовалось прикрытие и защита от рейхсминистра пропаганды. Геббельс, друг Питера, не собирался ухаживать за Марикой. Девушка проводила почти все время на киностудии. С Питером она встречалась раз в неделю, если не реже.

В Берлине Питер ходил со значком, где была изображена свастика. Генрих обещал, что в провинции никто не проверит его партийное удостоверение. Генрих показал хозяину бумаги, из Министерства Труда. Официально поездка считалась командировкой. Генриха посылали оценить потенциал судетских предприятий, шахт, и химических заводов. Питер захотел сопровождать приятеля, никто его желанию не удивился. В Карлсбад они заезжать не собирались. Завтра им предстояло миновать границу Чехии с рейхом.

Пауля они забрали на ферме, неподалеку от Дрездена.

Весной, из Гессена, пришли вести об аресте Рейнеров. Фермеров отправили в концлагерь. Они укрывали несколько студентов из подпольной семинарии пастора Бонхоффера, в амбаре шли запрещенные мессы. Пауля успели вывезти во Франкфурт, спрятав мальчика на безопасной квартире. Питер хотел за ним поехать, но Генрих не разрешил:

– Его отправят на восток, надежные люди. Придется ему покинуть Германию… – доктор Отто фон Рабе иногда приезжал в Берлин, из Дахау. Врач гордо сказал, что начало программы по массовой эвтаназии душевнобольных и умственно отсталых, намечено на следующий сентябрь. Отто шуршал бумагами, показывая расчеты. Питер незаметно, смотрел на его лицо:

– Прав Генрих. Он не человек. Животное, безумное, бешеное. Максимилиан циничный карьерист. Он хочет подняться по служебной лестнице, и обогатиться. Но в Максимилиане есть какие-то чувства, он любит сестру… – Макс, действительно, баловал Эмму. Старший брат гордился успехами девочки в школе, и носил ее снимок, в форме Союза Немецких Девушек, в портмоне. Генрих пока не привлекал сестру к работе, Эмме было всего четырнадцать.

– Я обязательно с ней поговорю, – сказал он Питеру, – когда Эмма подрастет. Она другая, – Генрих улыбнулся, – поверь. Она любит поэзию, музыку. Для Макса картинная галерея предмет гордости, – Генрих помолчал, – и способ сделать деньги. Если не считать того рисунка. Не знаю, почему Макс не расстается с наброском… – штурмбанфюрер показал им эскиз. Питер понял:

– Она похожа на кузину Констанцу. Все равно, я не верю, что Констанца погибла… – узнать о подобном было невозможно.

Отто получил звание оберштурмфюрера, старшего лейтенанта. На прогулке в Тиргартене, Генрих, задумчиво, сказал Питеру:

– Новую нашивку ему за Дахау дали, мерзавцу. Я ездил в лагерь, весной. Отто мне показывал будущий медицинский блок. Официально они собираются лечить заключенных… – Генрих дернул углом рта:

– Макс, если пользоваться армейскими званиями, майор. Он далеко пойдет, Питер. Любимец Гиммлера. И он умный человек… – Генрих, по возрасту, пока не мог вступить в СС.

По дороге в Дрезден они обсуждали урановую шахту в Йоахимштале, в Рудных горах. Они менялись за рулем. Питер, вел мерседес:

– Понятно, зачем Гитлеру Судеты. Не ради тамошних немцев. Генрих, – он затянулся сигаретой, – ты можешь найти документы, о работе ученых с радиоактивными материалами? – финансирование лаборатории Гейзенберга шло через хозяйственное управление СС. Военные исследования в рейхе тщательно охранялись.

Генрих просматривал папку с бумагами:

– Через два года мне исполнится двадцать пять, и я пойду в СС. Обегруппенфюрер Зейдель-Диттмарш забирает меня в главное бюджетно-строительное управление, дает группу математиков. Я все-таки докторат защитил… – Питер даже не знал, что Генрих пишет диссертацию. Съездив в Геттинген, друг вернулся с дипломом:

– Они жалели, что я не могу на кафедре остаться, – мрачно сказал Генрих, – впрочем, как я понимаю, наш общий знакомый тоже не в Кембридже работает.

Диссертацию Генрих писал о комплексном анализе. Он объяснил, что докторат не имеет ничего общего с расчетами эффективности труда заключенных в концлагерях:

– Я отдыхал, когда готовил материалы. Не надо было разбираться… – он поморщился, – в бумагах из Дахау и Бухенвальда.

Генрих закрыл папку:

– Тогда я смогу добраться до серой бухгалтерии СС, Питер. До финансирования военных исследований. Сейчас проявлять интерес подозрительно. Очень жаль, что у нас есть человек только в научном отделе Люфтваффе. Я бы хотел посмотреть на расходы по группе Гейзенберга… – Генрих, от министерства труда, курировал строительство полигона Пенемюнде, на острове Узедом, в Балтийском море. Вернувшись, он передал материалы по будущему опытному центру люфтваффе Питеру:

– Авиаторы собираются строить ракеты, – заметил Генрих, – Вернер фон Браун своего добьется, он отличный инженер.

У них в паспортах имелись чешские визы. В консульство пошел Питер. Брезгливо посмотрев на британские документы, на паспорт Генриха, со свастикой, чешский служащий, молча, поставил нужные штампы. Воспользовавшись передатчиком, они узнали, что Аарон уехал из Берлина в Прагу. Питер, облегченно, выдохнул:

– Хорошо, что его не арестовали. После всего, что случилось… – Хакские дворы находились рядом с Ораниенбургерштрассе. Питер, несколько дней, видел в небе черный дым. Ему нельзя было ходить в еврейский квартал. Он сидел на подоконнике, глядя на эсэсовские машины, на грузовики, увозившие людей. Питер бормотал: «Как я вас ненавижу, всех. Будьте прокляты». Они с Генрихом посоветовались:

– Дрезден ближе всего к Праге, – сказал друг, – Аарон в городе. Мы что-нибудь придумаем. Нельзя оставлять Пауля в Германии.

Мальчика и на востоке отправили в деревню. На здешней ферме тоже велись подпольные занятия семинарии. Будущие пасторы доили коров, перебирали картошку и работали на маслобойке. Пауль вытянулся и поздоровел. Он стал говорить, еще неуверенно. Мальчик водил Питера по ферме, показывая лошадей, коров и собаку. Рейнеры научили его «Отче наш». Пауль, каждый вечер, молился.

Пауль приехал из Франкфурта со старым, детским букварем, изданным два десятка лет назад. В нынешних школьных учебниках, даже для маленьких, пестрили свастики. В книге Пауля на рисунках играли мальчики и девочки, кошки и птицы. Семинаристы, по очереди, занимались с ребенком, показывая буквы. Он обрадовался Питеру с Генрихом. Хозяйка фермы, пожилая вдова, вздохнула: