Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

– Смотри, дочка, не болей, сыновей расти, они – твоё будущее, всегда кусок хлеба будет на старости лет.

– Спасибо тебе большое, бабушка, – ласково улыбнулась Мария.

– Да ладно… Чего там, – махнула рукой повитуха и заковыляла к дверям.

…Шло время. Каждый день с утра до вечера, Мария крутилась по хозяйству, как белка в колесе. Очень тяжело было с деньгами. Они постепенно таяли, несмотря на то, что мать ввела режим жёсткой экономии. Частенько даже пелёнки приходилось замачивать в воде, смешанной с печной золой, не было мыла. Правда, оно не всегда и было в магазине. Да и до магазина кусок изрядный, не выходило ходить туда часто.

…Постепенно, Мария всё реже вспоминала Владислава, черты его лица, как бы, затягивала слабая белесая пелена, с каждым ушедшим месяцем пелена становилась всё гуще. Притупилась обида на него, тоска по нём. Главное – она не одна на белом свете! У неё есть мама, есть дети, два сына… Они – её радость, её счастье и горе, её веселье и грусть…

Пришёл день, когда младшенький, Лёня, сделал свои первые несколько шагов и, смеясь от счастья, упал на протянутые к нему руки Марии. Она, блестя радостными глазами, схватила его, прижала к груди, покрыла всё его личико поцелуями. И, тут же, от промелькнувшей мысли, помрачнела, прошептала горько:

– Вот и ты пошёл, мой маленький, а папка твой, не видел тебя даже, ни разу в жизни, понятия не имеет, как ты выглядишь, да и есть ли ты вообще!

Лёня рос более смелым и бесшабашным, чем Робчик, всё время куда-то спешил, торопливо переставлял свои слегка косолапенькие ножки, спотыкался, падал, набивал себе шишки, громко ревел, потом всё повторялось… Вскоре он научился самостоятельно забираться на кровать и ему очень понравилось кувыркаться на покрывале, сшитом из разноцветных кусочков материи…

Однажды, он так разыгрался, что скатился к самому краю кровати и шлёпнулся на пол, лицом вниз, разбив себе нос. Сразу же потекла кровь. Лёня пронзительно закричал от боли и страха. Мария, мывшая в это время в корыте Робчика, опрометью бросилась на крик, подхватила перемазанного в крови Лёню, ахнула, взглянув ему в лицо, принялась торопливо вытирать полотенцем кровь, плача от жалости к нему, подвела к чугуну с тёплой водой, приготовленной, чтобы сполоснуть Робчика, вымыла Лёне лицо, усадила его на скамейку и пригрозила:

– Сиди здесь и не слезай, а то получишь от мамы по попе, понял? – Лёня ещё пуще разревелся, но, потом, видя, что мама занялась Робчиком, постепенно затих и заинтересованно следил, как мама малюсеньким кусочком тёмного мыла водила по спине и груди у брата и под её рукой появлялись красивые пузыри. Наконец, мама сполоснула Робчика чистой тёплой водой и завернула в льняное полотенце.

Скрипнула не смазанная дверь и на пороге показалась бабушка с подойником, в котором белело тёплое молоко. Лёня облизнулся и нетерпеливо заёрзал на скамейке. Потом не выдержал, сполз с неё и пошёл к бабушке, смотря на неё умоляющими глазами.

– Ах ты, мой миленький, молочка хочешь, – умилилась бабушка. – Сейчас, сейчас, внучек мой дорогой, вот только процежу, и налью тебе.

– Баба, я тозе молоцка хоцу, – подал свой голос Робчик, уже уложенный в постель.

– И тебе дам молочка, подожди немного, внучек. – Мать помогла Марии уложить детей, вдоволь напившихся молока, потом и сами сели ужинать. Мальвина достала чугунок с картошкой, поставила его на стол, налила в кружки молока и отрезала по краюхе хлеба.

– Мама, а у тебя… чего-нибудь покрепче… нет? – Неожиданно спросила дочь, не донеся до рта картофелину.

– В честь чего это? – Удивлённо спросила мать.

– А ты не помнишь? – Мать перебрала в уме костёльные праздники, свой день рождения и Марии, недоумённо пожала плечами, взглянув ей в лицо. Мария вздохнула, укоризненно покачала головой: – Мама, сегодня 17 июля… Мать непонимающе продолжала смотреть на дочь.

– Сегодня Робчику исполнилось три года, мама!

– Езус Мария! – всплеснула руками мать. – Вот голова дурная! Совсем забыла!.. Нет, доченька, ничего… такого… нет, увы! – Виновато улыбнулась она.

– Да я шучу, мама! Хотя, нет, давай, всё-таки, выпьем, чокнемся за здоровье Робчика! – Мария подняла кружку с молоком. Они чокнулись, выпили, Мария крякнула, сморщилась, понюхала хлеб.

– Да, крепка! – Засмеялась её выходке мать. – Прямо первачок!..

За окном краснели облака, подсвеченные ушедшим за горизонт солнцем, пронзительно свистели проносившиеся высоко в воздухе ласточки, ловившие комаров, громко стрекотали кузнечики, еле шевелились под тихим ветерком ветви деревьев. Громко залаял во дворе Тузик и, тут же, стих.

– Чего это он? Пойду, посмотрю. Она открыла дверь и выглянула во двор. Тузик, виляя хвостом, став на задние лапы, пытался лизнуть в лицо какого-то мужчину. В следующее мгновение она узнала его. Это был… Владислав!

– Езус Мария! – Воскликнула мать. – Приехал! Вернулся! – Мария, как вкопанная, замерла за её спиной, не веря своим глазам, чувствуя, как кровь гулко ударяет в голову, сердце проваливается куда-то вниз…

Владислав сделал несколько неуверенных шагов, остановился, посмотрел им в глаза и пробормотал: – Здравствуйте!.. Приехал… вот… – Он пытался найти ещё какие-то слова, но ничего путного не пришло в голову. Речь, которую он приготовил в поезде, начисто забылась, и он потупился, разглядывая носки своих сапог.

Мать посмотрела на онемевшую от внезапно прихлынувшего счастья Марию, покачала укоризненно головой и, довольно сурово, буркнула:

– Что ж, заходи, гостем будешь… сынок! – Язвительные нотки явственно прозвучали в её голосе.

Владислав подошёл совсем близко к Марии, нагнулся, заглядывая ей в глаза:

– Машенька, – пробормотал он тихо и виновато, – прости меня, слышишь? Не могу я, оказывается, без тебя… Не выдержал, вот, приехал, прости, прошу тебя! – Он неуверенно взял её безвольно опущенную руку, пожал ласково, потом медленно поднёс её к губам и поцеловал. Мария как-то судорожно, не то всхлипнула, не то сильно вздохнула и, чувствуя, как подгибаются ноги, упала ему на грудь. Владислав обрадованно схватил её руками, сжал в объятиях, торопливо и жадно покрыл поцелуями её лицо.

– Перестань, не надо, – счастливо шептала Мария, делая слабые попытки вырваться. Мать посмотрела на них несколько секунд, плюнула со злости, круто повернулась и ушла в избу.

– Вот дура-то! Вот дура! – Бормотала она себе под нос, перемывая посуду. – Чёрт знает, где он пропадал эти два года, с какими бабами спал… Ни одного письма! Ни одного! А она… на тебе! Всё забыла сразу! Всё простила! Езус Мария! Ну и дочку вырастила! И в кого только? Я бы… ему показала!

– Проходи в избу, Володя, – сказала Мария, когда он выпустил её из объятий, поправила волосы дрожащими руками, шагнула за ним через порог и закрыла дверь. Владислав молча оглядывался по сторонам. После чистоты Ашхабадской квартиры тёмный потолок и оклеенные пожелтевшими старыми газетами стены избы показались ему ещё более невзрачными, чем были на самом деле. Он вздохнул, опустил на пол чемодан и присел на табуретку.