Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

Пошумел короткий дождик и затих. Блестела свежевымытая трава, поднималось солнце над зубчатыми вершинами елей. Неугомонный жаворонок вырвался в небо, помахал крылышками, набрал высоту и, сходу, залился радостной трелью. «Ишь, как хорошему утру радуется пичуга!» – Улыбнулась Мария. Она шла босыми ногами по мокрой траве, платье липло к телу, ей было холодновато. Она, на ходу, всунула руки в рукава кофты, застегнула до верху пуговицы. Стало теплее. «Вот дурёха! – Укорила она себя. – Вымокла до нитки, а зачем?»

В лесу ещё стоял сумрак, тропка была ещё почти сухой, короткий дождик не смог пробиться сквозь толщу ветвей. Невдалеке от тропы, рядом со стволом ели, бугрился лесной муравейник. Большие рыжие муравьи сновали взад-вперёд, таскали сухие хвоинки, каких-то жучков, личинки. Мария остановилась, понаблюдала несколько минут за их суетливой деятельностью и пошла дальше. «Ничего, – думала она, – как-нибудь проживём. Теперь, вот, тёлочка есть, до осени подержим, пока трава, потом продадим, купим овец, поросёночка… Может, Владислав деньжонок сколько собрал к демобилизации. Почему он не едет? Война кончилась, немцы подписали капитуляцию…» Она тут же вспомнила, как 11 мая прибежал дядя Август, босой, в расстёгнутой до пупа рубахе, от него пахло табаком и самогонкой. Ещё не успев открыть дверь, из сеней, закричал во всё горло: – Победа! Победа! Фашист капитулировал! – Потом он обнимал их с мамой, щекотал бородой, целовал слюнявыми губами. Мария тоже целовала дядю Августа, кружилась с ним по комнате, плакала на лавке, тут же смеялась, опять плакала, всё у неё валилось из рук, она не помнила, куда шла и что собиралась делать, вспоминала погибших друзей и подруг, опять плакала, целовала Тузика в холодный мокрый нос, он, от избытка чувств, неистово прыгал к её лицу, пытался лизнуть горячим языком… Она засмеялась, вспоминая это, и, тут же, замерла, уж больно неуместно прозвучал этот одинокий смех в сумрачном лесу, пришло чувство тревоги. Она вспомнила про «лесных братьев», пропавшего Язепа. Он, как в воду, канул после того, как провожал её домой. «Неужели это они схватили его? – Думала она. – Если да, то его уже нет в живых.» Она увидела перед собой его голубые глаза, полные нежности, крупную, гордую голову, широкие, бугристые плечи…

Вот и хутор Паулиней. Рвались с цепи, роняя злобную пену, здоровенные псы. Вышел хозяин, рявкнул на них, псы замолчали и завиляли хвостами.

– Доброе утро, дядя Алфред! – Поздоровалась Мария.– Пришла, вот, долги отрабатывать.

– Доброе утро, соседка! Моя Юзефа уже на грядках… Вот только… как ты полоть-то будешь? – Замялся он.

– Ничего, дядя Алфред, я на коленках буду, смогу, – ответила, краснея, Мария.

Солнце поднялось довольно высоко и начало основательно припекать. На все лады заливались среди деревьев птицы. С разгону шлёпались на мокрую от пота кожу и кусались слепни. Мария била по укушенному месту чёрными от земли и травы руками. Пот набирался в бровях, скатывался в глаза и щипал их. Сильно болели уставшие колени, живот упирался, казалось, в самое горло. Мария старалась не обращать на это внимания и неутомимо вырывала сорняки, складывала их в кучки между грядок. Были моменты, когда казалось, что всё, она больше не сможет даже шевельнуть рукой, ещё секунда, и она потеряет сознание. Усилием воли она заставляла себя вырвать ещё сорняк, ещё, ещё…

Постепенно уходила слабость, дышать становилось легче. Временами, тот, долгожданный малыш, начинал беспокойно возиться, стукался в живот, в рёбра, потом затихал. Юзефа, половшая соседнюю грядку, поглядывала удивлённо на Марию, поражаясь её выносливости, но помалкивала, втихомолку радуясь такой работящей батрачке. Алфред сидел во дворе, отставив в сторону деревянный протез, отбивал косы. Ему на войне крупным осколком оторвало нижнюю часть ноги, примерно посередине между коленом и ступнёй, так что ходил он на своём деревянном протезе мало хуже здорового мужика. Пришли с озера сыновья, притащили полные две большие плетёные корзины лещей.

– Смотри, пап, – похвалился Вилис, старший сын, вымахавший в свои 17 лет ростом с отца, – с двух мерёж натрясли! С коптуром!

– Молодцы! – Довольно ухмыльнулся Алфред. – Покушайте, посмотрите там, в печке, сами. Пусть мать работает, не отвлекайте её. А потом надо чистить рыбу. Ты, Вацлав, растопишь коптильню, – сказал он среднему сыну, всего на год моложе старшего, но, почему-то, сильно отставшего от него в росте.– Закоптим лишнюю рыбу, чтобы не пропала.

– Давай положим её в погреб, на лёд, а? Папа? – Предложил Вацлав, которому не хотелось возиться с коптильней.

– Делай, что сказано! – Отрубил отец, хмурясь.

– Ладно! – Буркнул Вацлав и поплёлся в избу, за ним, гуськом, младшие, близняшки, Янис и Дайнис. – Пап, – понизил голос Вилис, – я, недалеко отсюда, косулю видел. Может, вместе с выводком шлёпнем? У отца, сразу, глаза загорелись:

– Где?

– За сосонником, около кустов.

– Завтра сходим с карабинами, – решил Алфред.

Юзефа посмотрела на солнце, приставив ко лбу козырьком ладонь, с натугой распрямила спину.

– Пойдём, пообедаем, Мария. Сыны проголодались, да и у самой в животе сосёт.

Они полили друг другу кружкой из ведра, вымыли руки, насколько смогли, пальцы так и остались черновато-зелёными, смыли пот с разгорячённых лиц.

Прошли к столу. Мария села на табуретку в сторонке, сложила руки на коленях. Очень болели ноги, нестерпимо ныла поясница, хотелось лечь, хоть бы и на пол, закрыть глаза, ни о чём не думать…

– Придвигайся к столу, соседка, – позвала Юзефа. – Чем богаты, тем и рады! – На столе дымилась белая, рассыпчатая картошка, в большом, керамическом кувшине – простокваша. На небольшой, плоской тарелке – крупно порезанные розоватые ломтики солёного сала. Мария только глянула на них, сразу почувствовала голодную слюну во рту. Юзефа нарезала большие ломти ржаного хлеба, прижимая круглый выпуклый каравай к груди, придвинула к Марии тарелку с вилкой, пошла звать остальных. Когда все расселись за столом, Алфред разгладил усы, перекрестился на икону, зацепил вилкой ломтик сала, ищуще пробежал глазами по столу.

– Мать, очисти луковицу, – попросил он жену. Она вскочила, выбрала из связки крупную, очистила её, порезала дольками, подала мужу солонку с солью. Мария положила себе ложкой картофелину, подцепила ломтик сала, с наслаждением впилась в него зубами. «Господи, как давно солёного сала не ела!» – Подумала.

– Бери ещё, бери, не стесняйся, – заметил её колебания насчёт второго ломтика Алфред. – Знаю, какая у тебя пайка дома. Тебе надо, как следует, кушать, ребёнок в тебе, так что кушай, сколько хочется, не смотри на нас, мы не голодаем.

– Да, пап, мам, чуть не забыл… Знаете, что на озере говорил Дембовский? – Воскликнул Вацлав.