Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

– Что? – Повернул к нему голову отец.

– Он говорил, что нашего председателя Сельсовета «лесные братья» в болоте утопили!

– Езус Мария! – Вскрикнула Юзефа, совсем же ещё молодой мужик! – Мария почувствовала какой-то болезненный укол в сердце, потемнело в глазах.

– Что ты? Плохо тебе? – Встревоженно спросил Алфред, увидев её, ставшее белым, без единой кровинки, лицо.

Мария хотела взять себя в руки и не смогла. Слёзы часто закапали из глаз.

– Язеп же за нею бегал до войны, забыл, что ли? – Шепнула ему Юзефа… Все в полном молчании вышли из-за стола и пошли во двор…

Мария работала до вечера в каком-то угаре, забывая, где она и что делает. Её руки вырывали сорняки, кидали их в кучу, а перед глазами стояло грустное лицо Язепа, когда он взял протянутую ему руку на прощание, бережно сжал её пальцы сильной рукой, не хотел выпускать их. Потом она вспомнила его ещё мальчишкой, как они вместе ходили в землянику, как он срывал особенно крупные ягодки, собирал их в ладошку, а потом протягивал эти ягоды ей и просил их съесть прямо с ладошки…

Она, смущаясь, кушала их, остро ощущая его волнение, видела его затуманившиеся от нежности к ней глаза…

Потом они бегали среди редких, старых берёз, Язеп гонялся за нею, схватил её на бегу за талию, прижал к себе, бледнея… Она вырвалась, – Не надо, – попросила тихо…

Забывшись, Мария застонала, заволокло глаза слезами… «Сволочи, гады, – билась в голове мысль. – Войну пережил, целым и невредимым вернулся, а погиб от руки таких же латгальцев, как сам!»

Мария поднялась, выпрямила усталую спину. Колыхнулся тяжёлый живот. Передвинула вперёд сложенную в несколько раз кофту, опустилась на неё коленями, сразу занывшими от боли, ещё быстрее заработала руками.

Тихо плыли на восток белоснежные облака, пылало и слепило глаза солнце, текли по спине и груди струйки пота. В лесу заливались на разные голоса птицы, валялись в пыли, высунув языки, псы, копались в земле, скрываясь в тени сарая, куры и важные, надутые, индюки. Приплелись на грядки трое сыновей, пригнанные отцом в помощь матери, нехотя стали полоть. Юзефа подошла к ним, стала объяснять, что нужно вырывать, а что должно расти дальше. Сыны покивали головами, поняли, мол, и продолжали своё дело. Спустя минут пятнадцать Юзефа опять подошла к ним, присмотрелась к их работе, всплеснула руками, надавала сынам затрещин и закричала:

– Вот паразиты, вот обормоты, всю морковку выдрали! Только бы им по лесу шататься, да на рыбу, а на грядках пусть одна мать горбатится!

– Так уж и одна, – буркнул старший сын и тут же заработал ещё одну затрещину.

– Молчи! Когда мать говорит!

– Не мужское это дело, мам, заканючил один из близняшек, то ли Янис, то ли Дайнис.

– Так сначала стань мужчиной, охламон несчастный, – взвилась мать. – Нарочно, ведь, морковку рвут, паразиты, чтобы я их быстрее с грядок прогнала! – Не унималась мать. – А ну, полите, как следует! Я вам покажу! Давно ремня отцовского не получали!

– Ладно, хватит тебе, завелась! – Пробурчал опять старший сын, хмуря сросшиеся на переносице брови.

Солнце опустилось совсем низко, когда кончили полоть грядки. Мария пошла к пруду, вымыла там чёрные от земли руки и ноги, смыла водой пот с лица и груди, вытерлась платком.

– На, Мария, возьми, – протянула ей Юзефа надетых на лозовую ветку трёх крупных лещей, – побалуетесь с матерью.

– Ой, спасибо большое! – Обрадовалась Мария.– Я так давно рыбу не ела! Если бы не вы, пропали бы мы совсем!

– Да чего там, людям надо помогать, – смутилась Юзефа. – Завтра придёшь?

– Конечно, долги надо отрабатывать.– Мария взглянула в тревожные глаза Юзефы, улыбнулась. – Не бойтесь, мы, конечно, много у вас набрали, но, лето длинное, отработаем. Скоро и Владислав приедет, поможет… Так я пойду, тётя Юзефа…

– Иди, дочка, с Богом. «Езус Мария, мучение же с таким животом работать-то, подумала Юзефа, чувствуя подступившую жалость. – Так, ведь, даром весь свет не накормишь, сами голыми останемся, срамоту прикрыть нечем будет», – сурово поджала она губы, глядя в спину медленно идущей Марии…

Мария тащила раненого, лежащего на плащ-палатке, упираясь изо всех сил каблуками в землю, обливаясь потом. Невдалеке противно заныла мина, взорвалась, обсыпала землёй… Мария упала ничком, закрывая голову руками. И, вдруг, наступила тишина. Она неуверенно поднялась, отряхнула подол юбки, и, вздрогнув, замерла, открыла рот, собираясь закричать со страху, и… не смогла, – голос пропал. В шаге от неё стоял и молча улыбался фашист, скаля жёлтые, прокуренные зубы. Неожиданно его улыбка превратилась в яростный, звериный оскал. Он замахнулся, со свистом выдохнул воздух и ударил её прямо в живот широким, сверкнувшим на солнце, штыком карабина. И такая страшная, резкая боль полоснула её, что Мария пронзительно закричала и… проснулась.

– Езус Мария, что случилось? – влетела, белая, как мел, мать в ночной рубашке, стиранной бессчётное число раз и просто чудом до сих пор не расползшейся.

– Приснилось, мама, – потрогала рукой волосы Мария, ей казалось, что они встали дыбом от ужаса.

– Тьфу! Напугала до смерти! – Плюнула от досады мать, собираясь идти одеваться. И, вдруг, опять, точно такая же, резкая боль полоснула по животу.

– Ой! – вскрикнула Мария, хватаясь за живот. – Больно, мама, – простонала она. – Больнооо… Мать кинулась к ней, отшвырнула одеяло, пощупала живот, глянула на ноги и выпрямилась, кусая губы.

– Начинается, доченька, – прошептала она испуганно.

– Ой, мама, – напряглась Мария, изгибаясь дугой, чувствуя, как неудержимо разрывается её тело. – Боюсь! Мама, страшно мне!

– Потерпи, доченька, потерпи! – Засуетилась, забегала по избе мама, хватаясь за тряпки, затем кинулась к своей постели, торопливо натянула платье.

– Я скоро, потерпи, побегу к Стывринихе, она старуха опытная, всё сделает, как надо! – Крикнула она и хлопнула дверью. Страх охватил Марию. Ей казалось, что она в одиночестве, осталась одна, совершенно одна, в целом мире, забытая и никому не нужная… И тут новый приступ боли охватил её, она застонала, заскрипела зубами, вцепилась ими в подушку, закрывая ею рот. Даже кричать было страшно в одиночестве…

Она потеряла ощущение времени, ей казалось, что эта невыносимая боль раздирает её уже целую вечность, мнёт её, раздвигает кости… Неожиданно, почти реально, она почувствовала на губах жадные губы Владислава… Ей грезились его переполненные страстью и желанием глаза… Она дёрнула в сторону головой, сжала губы, её охватило чувство враждебности, даже ненависти к нему. «Ненавижу, ненавижу!» – Толчками била в голову кровь.

И тут новая волна обжигающей, раздирающей на части, боли охватила её, животный вой вырвался из груди. Ей казалось, что её собственное тело распадается на части… И тут пришло облегчение… Мария в изнемозжении откинула голову на подушку. То ли слёзы, то ли пот, щипали глаза, не осталось сил даже шевельнуться… Залаял Тузик во дворе, хлопнула входная дверь.