Леонид Подольский - Идентичность

Этот анекдот долго потом смаковали в еврейских кругах, да и не только в еврейских, так что через много лет Леониду пришлось услышать про этот случай в Москве, одновременно с другим, тоже вошедшим в анналы институтской истории. Тот случай, второй, произошел, когда Лёня заканчивал институт: на выпускном вечере ведущий Саша Хожаинов под гомерический смех зала вручил солдафонам с военной кафедры копию картины Ивана Шишкина «Дубовая роща». И еще Лёня запомнил, как профессор Соболь как-то в гостях говорил папе:

– Вы посмотрите, что делается. В Бауманское училище Копеляна не взяли, как еврея. А тут, наоборот, потому что еврей.

– Не обольщайтесь, – серьезно отвечал папа. – Смешно, конечно. Но вся наша жизнь здесь – один нескончаемый трагический анекдот.

…Пожалуй, именно случай с Борей Копеляном открыл Лёне глаза. Он начал догадываться, что Советский Союз – больной организм и что антисемитизм – только надводная часть айсберга. Тем более что почти в это же время до Ставрополя докатились слухи о волнениях в Абхазии.

– Большому землетрясению обычно предшествуют малые, – сказал тогда папа. – Когда-нибудь все обрушится. Но я не доживу. И слава Богу. А ты – не знаю…

В тот год сразу два события наползли друг на друга. Шестидневная война и папина книга.

Шестидневная война… В девяносто восьмом, к пятидесятилетию Израиля, Леонид Вишневецкий поехал проведать детей. Вдвоем с Олечкой они отправились на несколько дней на Красное море в Эйлат. В Эйлате, едва приехали, Олечка встретила старую знакомую по МГУ и та так живописала прелести отдыха на Синае, что тотчас соблазнила Олечку. Леонид не знал, что это такое, Синай – помнил только, что по Синайскому полуострову несколько тысяч лет назад в течение сорока тяжких лет бродили евреи, бежавшие из Египта, а потому легко согласился.

Сразу после пограничного пункта – запомнились очень светлокожий египетский офицер в сияющем белом мундире и рядом с ним солдат-негр, нубиец, догадался Леонид, вспомнив древнюю историю – началась пустыня. Это была коричневато-серая, выжженная солнцем, кое-где покрытая редким сухим кустарником и колючкой каменистая земля. Впрочем, через несколько минут уже ничего нельзя было разглядеть – автомобиль со всех сторон окружал непроницаемый, удушливый столб пыли.

Пылевое облако рассеялось через полчаса – достигли оазиса у моря: это были несколько убогих строений. На одном, под навесом – Леониду показалось, что это обыкновенное возвышение вроде рыночного, за которым обычно торгуют, – величественно сидели, поджав под себя ноги, несколько стариков, по всей видимости, бедуинов, но больше похожих на наших узбеков, чем на тех бедуинов, мелких, грязных, шумных, которых Леонид встречал в Израиле и в Египте. Напротив – облицованный цементом серый куб, где одновременно размещались туалеты и душевые кабины, и все… Вокруг были только песок и море, в котором купалось заходящее солнце.

«Гостиница», или «номер», представляла собой несколько скрепленных между собой стоячих плетней на примятом песке, без дверей и без крыши. В «комнате» величиной два на два метра прямо на песке лежал тонюсенький рваный матрас.

– И это все? – растерялся Леонид. Сопровождавший их бой сделал непонимающее лицо. – Хотя бы принесите подушку, – попросил Леонид. Бой кивнул. Леонид втащил в эту – он не знал, как это назвать – комнату, камеру, номер – свой дорогой чемодан.

«Далеко отойдешь – украдут. И где держать деньги? Мало ли, кто тут отдыхает».

Дочка со знакомой отошли куда-то купаться. Он остался один. В несколько минут стемнело, Леонид едва не заблудился среди таких же «номеров» и, не раздеваясь, лег спать.

Проснулся он утром, солнце уже взошло высоко, день обещал быть беспощадно жарким. На берегу, у самой кромки воды, он увидел цаплю, похожую на древнеегипетскую – изображения похожей птицы Леонид видел в какой-то книге в окружении иероглифов. Кажется, в виде цапли изображена была какая-то богиня…

Следовало побыстрее позавтракать и убегать отсюда – он не представлял, где можно будет спрятаться днем от палящего синайского солнца среди бесконечных песков.

Вчерашние старцы все так же сидели на прежнем месте, словно за плечами у них висела вечность. Восток…

Там же на возвышении стояли тарелки с завтраком – обыкновенный салат из неровно нарезанных помидоров и огурцов, посыпанных очень крупной солью и граненые стаканы с кофе с молоком. Кофе был странный, похожий на больничный, с кусками пенки, так что Леонид выпил его через силу.

Видя растерянность и недовольство отца, Оля не возражала, и они попросили отвезти их обратно – в Эйлат, к цивилизации, в нормальный отель. Вскоре появился бедуин с автомобилем.

– Я возьму с собой сестру, мне нужно отвезти ее в женскую консультацию, – сообщил он.

– Хорошо, – согласился Леонид.

Через несколько минут тряски и пыли, такой же непроницаемой, как вчера, приехали в женскую консультацию. Это был серый одноэтажный дом-куб среди пустыни. По крайней мере, Леонид никаких других строений не заметил поблизости, кроме стоявшего рядом навеса, под которым сидела нескончаемая очередь таких же, как сестра бедуина, закутанных в черное, без лиц, только глаза и животы, олицетворяющих неистощимое восточное плодородие женщин.

«Здесь время остановилось, – подумал Леонид. – Тысячи лет они только и делают, что рожают и плавятся на солнце».

– Как называется это место? – спросил он у бедуина.

– Нувейба, – бедуин неопределенно махнул рукой в ту сторону, где стояло в зените солнце.

Нет, это название – Нувейба, Леонид не слышал раньше. Он помнил другие имена городов: Эль-Ариш, Эль-Катара и Шарм Эль-Шейх, а еще раньше, в пятьдесят шестом – Суэц и Порт-Саид. Это ведь на этой земле, среди безводной, почти мертвой пустыни, израильские танки рвали на части, окружали, уничтожали и брали в плен бежавшую в панике египетскую армию…

С мая шестьдесят седьмого года папа и Лёня каждый день напряженно, сквозь шум и треск, а иногда и сквозь частые, похожие на удары молота о наковальню, звуки глушилки вслушивались в передачи «Голоса Америки», «Свободы», «Голоса Израиля», «Би Би Си», редко – «Немецкой волны». На Ближнем Востоке шло к большой войне. Вокруг крошечного Израиля все теснее затягивалась удавка. Арабские армии одна за другой выдвигались на передовые позиции: египтяне, сирийцы, иорданцы. На помощь к ним прибывали войска из Ирака, Алжира и других арабских стран. В середине мая президент Египта Насер потребовал вывести войска безопасности ООН с линии прекращения огня, с Синая. Это могло означать только одно: войну. Через несколько дней египтяне разместили гарнизон в Шарм Эль-Шейхе и объявили о блокаде Тиранского пролива, перекрыв израильским кораблям выход в Красное море и в Индийский океан. По этому случаю Насер торжественно заявил: «Если Израиль хочет войны – Ахлан ва-Сахлан» 149.