Леонид Подольский - Идентичность

На набережной почти нет скамеек, зато каждое утро кто-то приносит и ставит у парапета пластиковые стулья и кресла.

Леонид Вишневецкий, отыскав свободное местечко, любил устроиться в тени и смотреть на море – шепот прибоя не долетал до него, он различал лишь пенные барашки волн, зато здесь очень хорошо было размышлять.

Отчего они так ненавидели еврейское государство? Почему так рьяно стояли за арабов? За симпатизировавшего Гитлеру Насера? За племянника муфтия-гитлеровца Аль-Хусейни 158? Юдофобство?! Но едва ли только юдофобство.

Леонид никогда не мог понять. В советской политике не было видимой логики. Что-то ненормальное, болезненное, чрезмерное. Мечтали, что Египет и Сирия примут и х социализм? Станут загонять крестьян в колхозы? Или – любой ценой уязвить Америку? Наверное, но не только, что-то нутряное, глубинное. Подсознательные комплексы. Тут психоанализ требуется, Фрейд…

…Борьба с сионизмом… Чем больше о н и проваливались, чем пустее становились полки, чем меньше оставалось веры в коммунизм, тем более рьяно боролись о н и

с сионизмом. Оказалось, выгодное дело. Возникло целое антисионистское лобби: пропагандисты, военные, бесталанные ученые, журналисты, писатели. На борьбе с сионизмом стали делать карьеры, диссертации и деньги… Писаки… Юрий Иванов из ЦК 159, Евсеев 160, Бегун 161… Бегуна даже в аппарате ЦК хотели завернуть, но нашлись покровители… Машеров… Русская партия в Политбюро 162… Русское движение писателей 163…

…Страшная партийная тайна. Больше, чем деньги партии в швейцарских банках. Больше, чем сотрудничество Ленина с врагом, а ведь он был агентом германского влияния… Но главная тайна – в другом… Ленин, и х все, красный идол – и вдруг на четверть еврей. Вездесущая Мариэтта Шагинян раскопала деда Бланка… Доктор Бланк 164… Еврей, хоть и крещеный… Тотчас злорадно растеклось по всей Москве… «Внук еврея и калмыцкой рабыни», – но это уже в новое время.

История знает немало анекдотов. Как-то Сталин пригрозил Крупской, что если она не перестанет возражать против генеральной линии партии, то есть против его, Сталина, линии, партия вместо нее назначит женой покойного Ленина Стасову 165. Та не станет возражать, она понимает партийную дисциплину… Партия все может… Ей одинаково подвластны и будущее, и прошлое…

«И тут партийная линия, – усмехнулся Леонид. – Назначат русскую невыразительную Стасову, а не действительную любовницу с еврейской фамилией, соблазнительнейшую Арманд». 166

Но не только Ленин. И Андропов тоже. Еще одна страшная кремлевская тайна. Они так боролись с сионизмом, а тут… Вроде бы фамилия матери Флекенштейн. То ли приемная дочь, то ли этническая еврейка. Но воспитывалась в еврейской семье. И с отцом вроде не чисто. Какие же должны были быть комплексы. Из таких, затравленных, и выходят Торквемады 167.

А жена Брежнева. Хотя едва ли. Дети – оба – любили выпить. Однако то ли во Франции, то ли в Америке встречали с плакатами: «Виктория! Отпусти свой народ!». Она, правда, решительно открещивалась… Жене генсека не пристало быть еврейкой… Парадоксальные игры для верных ленинцев-интернационалистов.

Пожалуй, не только юдофобство. Не доверяли оттого, что евреи любили Израиль. Что другие евреи, с такими же фамилиями, жили в США. Как же… Только их любить. Они издевались, но требовали в ответ любви. Они же коммунизм строили. Не для себя одних, для всего человечества. Избранные. Особенные. Ради всеобщего счастья… Не догадывались, кто есть на самом деле… Они всегда не просто так – из любви к прогрессивному человечеству расстреливали из орудий Будапешт, давили танками Прагу… Они – старшие. Главные. Носители истины…

Кто-то написал, кажется, в «Вехах», что их любовь очень быстро обращается в ненависть. Так и вышло. Их интернационализм очень скоро превратился в шовинизм. Потому что не могут малые народы верить так же, как большой. Тут, пожалуй, юдофоб Шафаревич прав: у малого народа – своя культура, своя история, свой язык, свои предки… И даже если он все потерял, все забыл, остается что-то ещё, мистическое, тайное… Голос крови… Родители, последние оставшиеся слова…

Леонид Вишневецкий изредка вспоминал как в детстве, когда он болел и ему было плохо, мама прижимала теплую руку ко лбу и шептала: «Вэйтэки з’мир». И он догадывался, что это значило «боже мой». И отчего-то ему становилось лучше. И это хотели отнять? Детство, маму. Чтобы он все забыл. Ненавидели Израиль за то, что евреи считали его родиной? Что в Израиле строили иной социализм, не сталинский, что пошли не и х путем? За то, что мыслили иначе? А они не терпели инакомыслия…

Уже в другое время, когда Грузия использовала израильские беспилотники, дроны, Россия обиделась, хотя никто ничего не нарушал, никакое международное право. Просто потому, что Грузия – маленькая, и Израиль маленький, а Россия – большая…

А простые люди? Одно время Леонид подрабатывал в хозрасчетной поликлинике, и вместе с ним работала медсестра, Анна Ильинична, очень даже сердечная, разговорчивая женщина. Любила похвастаться, как хорошо они с мужем жили в Египте. При Насере он служил военным советником. Рассказывала, сколько накупила она ткани для гардин, сколько шелка, тюля, дешевого золота. Египет казался Эльдорадо – в Союзе везде стояли очереди, дефицит. А главное, что привезли много чеков для «Березки». О тряпках она могла говорить часами, а что муж ее готовил Египет к войне с Израилем, это не приходило ей в голову. Вернее, было безразлично.

Или полковник, летчик, тоже служивший в Египте военным советником. Скорее всего, между двух войн, но может и воевал, о Египте они не говорили. Полковник был на редкость гостеприимный, доброжелательный и веселый человек, что называется, рубаха-парень. Жена полковника помогла Леониду устроиться совместителем в хозрасчетную поликлинику – в советское время это было очень хлебное место. И Леонид ходил ее благодарить с Валечкой.

С полковником они пили водку, жарили шашлыки, и еще полковник очень здорово пел и играл на гитаре. Судя по всему, и он привез из Египта немало чеков…

Да что чужие. Валечкины родственники ездили на работу в Сирию уже в новое время, в девяностые, когда Россия лежала в руинах. Дома работы не было, и муж Валечкиной двоюродной сестры Светы, инженер, завербовался в Сирию трудиться на военном заводе. Делали там какие-то детали для ракет, чтобы доставлять ОВ 168 – Леонид не вдавался в подробности, он мало в этом понимал. Зато запомнил, что платили по несколько тысяч долларов в месяц.

Когда настало время ехать домой, Светина мама иззвонилась: просила встретить в Шереметьево, мол, они не знают Москву, очень много вещей и ночевать им негде. Вещей и в самом деле оказалось дико много: чемоданы, огромные клетчатые сумки – с такими тогда ездили челноки, – большущие баулы, просто узлы – Света все, что можно, везла из Сирии. Опять же портьерные ткани, обувь, золото, какие-то шмотки на продажу, так что едва разместились в немаленьком «БМВ».