Леонид Подольский - Идентичность

А папа очень сильно переживал. Лёня удивился:

– Ты же знаешь, кто они. Ну и черт с ними. Плюнь.

Папа ничего не ответил. Только посмотрел очень внимательно и грустно. О чем он думал? С мечтой расставался, с надеждой. Всю жизнь свою переживал?

Для Лёни это был очень важный урок. Не нужно метать бисер… Все кругом лицемеры. И чем выше, тем больше. Отнюдь не герои – не то время. «Несчастная страна, которая нуждается в героях», – вспомнил мудрые слова Брехта.

Ночью у папы случился тяжелый инфаркт. Папа прожил еще полгода, перед смертью даже вышел на работу на несколько дней. Папу все время преследовала мысль, что крайкомовские лицемеры ищут ему замену, хотят посадить на кафедру кого-нибудь дубового, ортодокса, да хоть бывшего слесаря доцента Головню, лишь бы отчитаться перед всесильным Трапезниковым 198.

Накануне второго инфаркта папа сказал:

– Мне рассказывал Дубов: в Америке уже несколько лет как делают операцию аортокоронарного шунтирования. Там бы я мог еще пожить. А здесь…

– Но ты же неплохо себя чувствуешь? – с тревогой и с надеждой спросила мама.

– Да, неплохо, – отвечал папа. – Но никто не знает, что будет завтра.

Через несколько месяцев после папиной смерти, в августе шестьдесят девятого, Лёня поехал в гости к тете Соне. Дедушка давно умер, через год или два после его смерти тетя Соня неожиданно вышла замуж за инвалида войны, поляка Яна, электрика, много ее старше, и почти в сорок лет родила дочку. Увы, скоро она овдовела – тетя писала, что Ян умер из-за ошибки врачей, вовремя не положивших его в больницу и доведших до сепсиса из-за воспаления старых ран, и она одна поднимала свою дочку, белокурую, очень славянского вида, голубоглазую Катеньку. Жила тетя Соня нелегко, но, однако, приспосабливалась и крутилась. У нее оказался особый талант: тетя Соня почти не выходила из дома, но при этом имела множество друзей и знакомых, могла достать любой дефицит, иногда приторговывала – даже папа, бывало, просил ее достать хрустальную вазу или сервиз, – но больше тетя Соня зарабатывала шитьем. Портниха в городе она была известная, хотя шить научилась годам к тридцати, когда папа помог ей купить швейную машинку. Тетя Соня писала, что к ней стоит длинная очередь, на несколько месяцев. Иногда, пока он работал в Ярославле, с заказами к тете Соне приходила даже жена самого Голубова…

В первый же день после приезда Лёня отправился проведать старых друзей Юру и Женю Макаровых и встретил у них Валечку – ту самую, внучку начмата. Валечка оказалась чудесно красива. Он и помнил ее красивенькой, куколкой с кудряшками и с волнующим голоском, но теперь это была стройная взрослая девушка с лучезарной улыбкой и ямочками на щеках. Зеленоглазая, белозубая, со смуглой нежной кожей мадонны, с прежними, запомнившимися с детства игривыми кудряшками. С очень маленькой, милой родинкой над губой, о которой еще Хафиз написал свою замечательную газель:

Он ведь хотел ее увидеть. Надеялся, боялся и хотел. Так, по крайней мере, всегда потом казалось ему. Какие-то неясные сны… Нет, он почти не вспоминал о ней в Ставрополе, много лет не думал о ней, но вот приехал и – захотел увидеть. Что-то вроде телепатии… Ведь и она… Он не знал почему. Просто красивенькая маленькая девочка. Куколка. Он помнил «юрей». Он тогда очень расстроился. Но Валечка была слишком маленькая и слишком красивенькая, чтобы принимать это всерьез. Он знал кое-что про Валечку и про Валечкиных родственников – из писем тети Сони. Знал разное – и хотел ее увидеть. Это не было просто любопытством. Что-то другое. Мечта. Предчувствие…

Он увидел ее и – на несколько минут потерял дар речи. Любовь… Это всегда наваждение.

В тот день Лёня напросился ее провожать, и они прогуляли почти до полуночи. Луна, необыкновенно ясное небо, звезды, плывущие по Волге древние храмы, старинный театр, музыка в парке: все давно слилось, все возбуждало и влекло его к Валечке, он читал ей стихи – свои и Пушкина, Есенина, Лорки, Бернса, и она читала тоже, и он испытывал необыкновенное волнение от ее голоса, словно все блаженство мира, вся радость бытия слилась в ней, и был поцелуй, робкий, нежный, многообещающий, страстный; Лёня был так возбужден и счастлив – впервые со дня смерти папы, – что не мог уснуть до утра, всю ночь грезил Валечкой – видел то ее улыбку, то изящные, легкие девичьи груди, то стройные ноги, – а утром, не позавтракав еще, выбежал из дома и принялся звонить ей. Ему нужно было услышать ее голос…

Он потом думал: именно так все и должно было случиться. Настал момент, когда гормоны играют, когда тело созрело, когда душа открыта для любви. Именно в такой момент он встретил Валечку. Судьба. Его судьба оказалась счастливой. Звезды на небе располагались правильно.

Уже на третий день тете Соне все доложили про Валечку. Стараясь проявлять деликатность, она поинтересовалась:

– Очень понравилась Валечка Минина?

– Да, – слегка смутился Лёня, но решился быть откровенным.

– Хорошая девушка. На два курса младше тебя. Говорят, очень умненькая. Отличница. И дедушка у нее, ты его, может быть, помнишь? – начматом был, полковник в отставке, был очень приличный, уважительный, из интеллигентов. Всегда интересовался, как здоровье, как живем, не нужно ли чем помочь. Когда умер дедушка, выделил машину и про вашу семью спрашивал регулярно, привет передавал. Он папу очень уважал. Умер прямо на работе от инфаркта. – Тетя Соня понизила голос, как будто ее могли услышать. – Ты, наверное, забыл, что как-то в детстве Валечка сказала тебе: «юрей». Что, мол, юрей – это плохо.

– Она была маленькая, года три, – перебил Лёня. Стало неприятно, что тетя Соня помнит этот случай до сих пор. Ну, он, другое дело. Мало ли, что было в раннем детстве. Может быть, оттого, что она и тогда нравилась? Самая первая? Хотя… Все ведь возможно… На третьем курсе внимание Лёне стала выказывать Зоя Бастрыкина из параллельной группы. Подсаживалась на лекциях, затевала разговоры, всячески давала понять, что симпатизирует. Влюбилась? С чего вдруг? Он ей не поверил, хотя не был особенно проницательным. Но как-то постепенно сблизились… Да, так вот, однажды они сидели в институтском кафе, и Лёня сказал ей без всякой задней мысли: «Ты очень похожа на Анастасию Вертинскую (портрет артистки замечательной красоты напечатан был с год назад в „Moscow News“, и Лёня хранил его). Давай я буду называть тебя Анастасия!» «А я буду называть тебя Мойше», – неожиданно зло сказала Бастрыкина. Он так и не понял, на что она обиделась, но больше с Бастрыкиной не разговаривал.