Герман Нагаев - Пионеры Вселенной

Молчанье становилось тягостным, и он заговорил первый:

– Янис, мы друзья и не должны чуждаться друг друга.

– Да, не должны…

– Ты боишься за отца?

– Боюсь.

– Думаешь, он мог быть там?

– Да, мог… В девяносто девятом, когда был бунт, он работал на фабрике «Феникс» и участвовал в демонстрации… Тогда убили его лучшего друга… Он горяч и мог опять ввязаться в драку…

Вдруг раздался звонок.

– Он! Он! Отец! – радостно закричал Янис и бросился открывать дверь.

Минут пять, пока отец раздевался и мылся, окруженный домочадцами, Фридрих сидел один, чувствуя себя очень неловко. Но вот в столовую вошел могучий бородатый великан и, крепко сжав в большой ладони его худую руку, добродушно улыбнулся:

– Что, мальчик, и тебе случилось побывать в переплете?

– Да, чуть не задавили казаки… И пули свистели над головой.

– Значит, прошел боевое крещенье! Это хорошо! Молодые люди должны быть храбрыми – вам придется биться за новую жизнь.

– Разве сегодня была битва? Сегодня был дикий расстрел! – с негодованием воскликнул Фридрих.

– Завтра может быть иначе, – сурово сказал великан. – Народ терпелив, но терпенье может и лопнуть…

– Отец, Фридрих едва ли тебя поймет, – прервал Янис.

– А я уверен, что поймет, – забасил Кудзинь. – Когда-то меня лечил его отец. Это очень справедливый человек! И сын, уверен, пошел в него.

– Вы правы, господин Кудзинь, я ненавижу жестокость, – горячо заговорил Фридрих. – И то, что видел сегодня, не забуду никогда!

– Славно, мальчик! Ты хорошо сказал: убийство не забывается и не прощается.

– Я только не пойму, из-за чего все это началось, – сказал Цандер.

– Разве ты не знаешь о зверском расстреле рабочей демонстрации в Петербурге? Ведь там погибло больше тысячи человек.

– Да, да, я слышал… Это трагедия.

– Рабочие Риги устроили демонстрацию в знак протеста, и, как ты видел, их встретили пулями.

– Кто же мог приказать? Неужели царь?

– Не знаю, мой мальчик. Этого я не знаю…

Цандер поднялся.

– Господин Кудзинь, а я смогу сейчас пробраться в Задвинье?

– Нет, это невозможно. Трамваи не ходят. Набережная и мост оцеплены войсками. Оставайся ночевать у нас. Мы хотя и простые люди, но, право, тебе будет здесь хорошо. Сейчас поужинаем и – спать. А утром будет виднее, что делать. Ну, что, мой мальчик?

– Спасибо, но боюсь, как бы не стеснить…

– Полно, мы не господа. Эй, жена, – крикнул он на кухню, – неси, пожалуйста, ужин, сын доктора Цандера остается у нас!

Ночью Фридрих метался, его душили кошмары. Проснулся поздно, в поту, с сильной головной болью. С трудом поднявшись, стал собираться домой. Янис пошел его проводить. На воздухе Фридриху стало немного лучше. Янис посадил его в вагон трамвая, крепко пожал руку, пообещав завтра же навестить.

Приближаясь к плавучему мосту, трамвай замедлил движение – мимо шагала рота солдат.

– Смотрите, смотрите, что делается! – крикнула женщина, укутанная в шаль.

Все бросились к окнам. Фридрих повернул голову и узнал то место у железнодорожного моста, где вчера был расстрел демонстрантов. На белой площади, оцепленной войсками, еще лежали убитые. Солдаты в высоких шапках поспешно складывали трупы на ломовые дроги, запряженные битюгами. У цепи солдат кричали и плакали женщины, толпился народ.

У Фридриха закружилась голова. Чтоб не упасть со скамейки, он ухватился за ремень на оконной раме. На лице выступил пот, губы побледнели. Но в это время трамвай зазвенел и тронулся. Пахнуло студеным ветром. Фридрих глубоко вздохнул, отер пот, вытянув ноги, откинулся на скамейку, закрыл глаза.

– Господа, реалист, кажется, теряет сознание, – с тревогой сказала пожилая женщина.

– Позвольте, позвольте, – послышался энергичный голос, и чернобородый мужчина в каракулевой шапке протиснулся ближе, – это, господа, сын доктора Цандера. Видно, заболел. Мы проводим его. Эй, Сергей! – крикнул он. – Пробирайся сюда.

Молодой чернявый парень быстро протиснулся, поглядел в окно:

– Хорошо бы сойти здесь.

– Верно! – согласился отец и сделал знак кондуктору.

Тот остановил трамвай.

– Ну, господин Цандер, пойдемте, мы вас проводим, – сказал чернявый парень и взял Фридриха под руку. Отец подхватил с другой стороны…

Старая няня, услыхав чужой, настойчивый звонок, накинув полушалок, поспешила открыть дверь.

– Фридрих, голубчик… Ой, что же с ним? – с испугом спросила она.

– Должно, заболел, – сказал чернобородый, – мы в трамвае увидели его…

– Спасибо вам, голубчики, спасибо! Отец-то вчера глаз не сомкнул – до двух часов ездил на извозчике по Риге и по знакомым… А утром, чуть свет – опять умчался. Уж вы помогите, пожалуйста, его довести до постели, – распахивая двери, засуетилась няня. – Вот сюда, сюда, в спальню.

– Ничего, ничего, я сам, няня, – глухо сказал Фридрих, идя за ней.

Ему помогли раздеться и лечь в постель.

Проводив услужливых незнакомцев, няня принесла чаю с медом.

– Вот, испей, Фридрих, согрейся – и тебе сразу станет легче.

– А отец? Где отец, няня?

– Поехал тебя разыскивать… всю ночь проходил по кабинету… ужасно как волнуется…

Фридрих выпил несколько глотков чаю и повалился на подушку.

Няня, поверх одеяла, прикрыла его пледом.

– Спи, голубчик, а я сбегаю за доктором Гирсом, он рядом живет.

Няня наскоро оделась и, спустившись к калитке, на аллее столкнулась с Артуром Константиновичем.

– Ну, что, Матвеевна, не появлялся Фридрих? – тяжело опираясь на палку, спросил он.

– Здесь, здесь, приехал, голубчик, дома. Только не совсем здоров… Я было за Гирсом пошла.

В седой бороде отца мелькнула радостная улыбка, но густые брови тотчас же сдвинулись.

– Что, ранен? Был с рабочими?

– Нет, нет, барин, не ранен он, а видать – совсем заболел…

– Гирса не надо, – строго сказал отец, – я сам посмотрю, – и, стуча палкой по камням, пошел впереди няни.

Сбросив в передней шубу, он вымыл руки и прошел в спальню.

Фридрих лежал на подушках, его бледное лицо было покрыто мелкими капельками пота.

Услышав тяжелые шаги отца, он попытался подняться.

– Лежи, лежи! – стараясь радость приглушить строгостью, сказал отец и, привычным жестом взяв его руку, стал прощупывать пульс. Лицо его нахмурилось:

– Тебя знобит, Фридрих?

– Да…

– Покажи язык.

– Так… А где ты ночевал?

– У товарища… Вечером шел домой и наткнулся на расстрел демонстрации…

– Понятно… Сейчас дам лекарство, и ты попытайся уснуть. Надеюсь, что все обойдется…

Отец поставил больному градусник и пошел к себе в кабинет.

Болезнь оказалась коварной и затяжной. Только весной, когда сад возле дома Цандеров оделся легкой, прозрачной зеленью, Фридриху разрешено было приступить к занятиям. От Яниса и других товарищей Фридрих знал, что в классе прошли за это время. Пропущенное можно было наверстать, но Фридриха пугали выпускные экзамены. На протяжении последних лет он считался в классе первым учеником, и обидно было перед выпускными экзаменами оказаться в хвосте.