Илья Гордон - ТРИ БРАТА

– И чего ты беспокоишься? – утешала его Нехама. – Разве они сумеют обработать эту землю? Опять тебе отдадут.

Слова Нехамы немного успокоили его. Но тут же он вспомнил: на сходе говорили, что беднякам окажут помощь в обработке земли. Надо разузнать, как это будет. Но с кем потолковать об этом?…

После некоторых раздумий Танхум решил поехать на базар. Там он встретится с людьми, которые, наверное, знают, что к чему.

Давно Нехама пристает к нему, чтобы в один из воскресных дней они съездили на базар и купили хоть полдесятка гусей.

– Купили бы гусей весной, был бы теперь у нас полон двор… Сколько лет живем, никак не могу допроситься купить гусей.

– Только их мне недоставало! – сердился Танхум. – Больше мне думать не о чем. А на какой черт их разводить? Чтобы коршуны их таскали? Или чтобы они попадали под ноги лошадям? И кто за ними ходить будет?

Но Нехама не унималась, без умолку пилила его, доказывала выгоду, какую могут принести гуси. Танхум все не соглашался. И вдруг молча выкатил бричку из риги, приволок упряжь и начал запрягать лошадей.

– Одевайся, да поживее! – крикнул он Нехаме, просунув голову в дверь. – Ты ведь хотела на базар поехать… Давай съездим.

Нехама наскоро оделась, закуталась в теплую шерстяную шаль и подошла к бричке. Танхум приладил сиденье, велел жене поудобнее усесться.

– Стой!… Стой! – натянув вожжи, он сдерживал лошадей, чтобы они не тронулись с места, пока Нехама не сядет. Затем ловко сам вскочил на бричку.

– Должно быть, в гости собрались, – говорили соседи, оглядывая статных вороных кобылиц. – Потому в новой бричке едут.

Лошади неслись быстро, бричка то и дело подпрыгивала на выбоинах и кочках.

– Надо поторапливаться, – бормотал Танхум, – раз уже поехали, надо вовремя попасть на базар, вместе с людьми.

Он помахал в воздухе кнутом, и лошади побежали быстрее. К базару Танхум подъехал с подобающей богатому хозяину важностью.

Разнуздав лошадей, он бросил им охапку сена и пошел бродить по базару в толпе крестьян и крестьянок, меж подвод, груженных птицей, овощами и всем тем, чем богата щедрая украинская земля и что способны создавать руки умельцев: затейливые вышивки, обливные горшки и кринки, забавные детские игрушки. Знакомые мужики из окрестных сел и хуторов почтительно кланялись Танхуму, останавливали его и спрашивали:

– Что хорошего привез на базар? Продаешь что? Или купить что-нибудь хочешь?

Танхум шепотом, словно собирался сообщить какую-то тайну, на полу-русском, полу-украинском языке, примешивая и еврейские слова, выпытывал у одного мужика:

– Говорят, что землю делить будут… Сколько на вашу долю получится?

Не находя нужных слов, чтобы яснее выразить свою мысль, он жестами смешно показывал мужику: если так делить будут, только на могилу каждому достанется. При этом он злобно хихикал дребезжащим тенорком.

Увидев другую группу мужиков, он незаметно подошел к ним и стал прислушиваться, о чем они толкуют меж собой.

– А ты богатым скоро станешь, – не без зависти обратился он к одному из тех, на арбе у которого сидели ребятишки. – У тебя еще дома дети есть?

Мужик глядел на Танхума, не понимая, почему он спрашивает, сколько у него детей.

Показав на женщину, стоявшую рядом с арбой, Танхум спросил:

– Это твоя жена? Красивая, видать, каждый год рожает… С десяток их есть в хате? – показал он пальцем на детей.

– Ну и что? – недоумевал мужик.

– Землю ведь будут делить по душам, а у кого много детей, тот получит много земли и сразу разбогатеет, – разъяснил Танхум.

– Верно… Верно, – довольно покачал мужик головой. Обескураженный, расстроенный, долго бродил Танхум по базару, прикидывал в уме, сколько земли достанется ему, если и вправду делить будут на души.

– Пропади вы! – с досадой ворчал Танхум. Зависть к тем, у кого много детей, не давала ему покоя. – Чтоб их разорвало! Им достанется вся земля. А на мою долю что? Шиш получится!

Нехама, долго искавшая Танхума в пестрой базарной толпе, наконец нашла его и едва упросила пойти поглядеть на гусей, которых она выторговала у крестьянина.

– Идем скорее, не медли, а то он другому продаст!

– Оставь меня в покое со своими гусями. Не видишь, что я с людьми разговариваю.

Танхум неохотно подошел к возу с гусями, по-хозяйски осмотрел их, щупал, пытался определить их вес. Потом спросил у женщины:

– Сколько тебе за гуся? А дома у тебя еще остались гуси?

– Оставила несколько штук на развод. У меня легкая рука. Купишь у меня, живо так расплодятся, что во дворе у тебя белым-бело станет от гусей.

– У вас и гуси плодятся и дети, – перебил ее Танхум. – Стало быть, и земли много получите. Чего вам еще не хватает?

Он подмигнул жене, чтобы она скорее сторговалась.

– Пора домой, – поторапливал он ее, – никого же там не осталось, некому за хозяйством присмотреть.

Танхум пошел запрягать лошадей, а Нехама продолжала торговаться: отходила от воза и снова возвращалась, и каждый раз вырывала по нескольку перьев, дула на пух и доказывала хозяйке, что они плохо откормлены.

Танхум сердился, звал ее, а она все торговалась и торговалась, пока наконец не поладили.

– Лишний целковый хотела содрать, – тихо сказала она Танхуму, подойдя к телеге с гусями в обеих руках. – Но я не далась, оттого и задержалась так долго.

Танхум был скуп, считал каждую копейку, но сейчас удача Нехамы его мало радовала.

– Хорошенько свяжи их, – наказывал он жене. – Смотри, чтобы они дорогой не улетели, крылья перевяжи им и ноги. Глаз не спускай с них всю дорогу.

Танхум пустил лошадей рысью. На душе у него кошки скребли. Он ведь ехал на базар не ради гусей – надеялся услышать утешительные вести. А возвращается с еще более тяжелым чувством,_ чем до поездки.

Эх, черт побери! – ругался он. – Попусту сгонял лошадей… Только больше расстроился… Знал бы, что так получится, ни за что не поехал бы!

– Чего сердишься? На кого злишься? – старалась утихомирить его Нехама.

Танхум немного помолчал, сдерживая накипевшую в его душе злобу. Потом его прорвало:

– Как же не злиться? А если и впрямь начнут делить землю по душам, что я получу? Подумай только, что я могу сделать один-одинешенек, и потом – кто я?… Подрубленное дерево, без веток, без листьев. Для кого тружусь? Кому достанется мое добро? Какой дьявол занес меня тогда на ваш хутор? Не попадись ты мне, и я был бы не хуже других… Будь у меня дети, тогда бы наплевать… Мое осталось бы мне! А сейчас…

Слова Танхума острым ножом полоснули по сердцу Нехамы. Как ужаленная, она дернулась, хотела наброситься на мужа, но сдержалась. Велико было ее горе из-за того, что у них не было детей. Это давно ее мучило, но она скрывала свое горе, а сейчас не вытерпела, истерически закричала: